Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Долбилов cтр.№ 199

Вообще жители Порозовского и Яловского приходов сильно ополячены. Понятия их о России и правительстве до такой степени извращены польской пропагандой, что в них нет искры русского чувства. Близость железной дороги дает братчикам средство иметь сообщение с Варшавою и Краковом. …[Оттуда] появляются вместе с мазурами, закупающими здесь свиней, разные агенты польской справы и разносят смуты… Короче, Порозово и Яловка есть складочное место продуктов латино-польской пропаганды, которые отсюда развозятся по всему Северо-Западному краю. …Кляузничество развилось до крайних пределов; они или, правильнее сказать, им пишут наполненные наглою ложью прошения ко всем министрам, в Св. Синод, Государю Императору; открыто даже, что один крестьянин Матвей Ворона Бокуровский послал прошение к Наполеону. …В Порозове и Яловке крестьяне, одураченные ксендзами и панами, того убеждения, что Царь избавил их от крепостной зависимости не по своей воле, а по приказанию Наполеона. Рассказывают, что из Порозова и Яловки некоторые из братчиков ходили с жалобою к Голуховскому (наместнику Галиции. – М.Д.) и просили его защиты против угнетения католичества. Слухи эти не лишены вероятия ^[1287].

Порозовское дело, таким образом, возводилось почти в ранг военно-стратегического приоритета. За спинами «латинизантов» из гродненских местечек маячили все католические силы Европы – начиная от мазурских скупщиков скота и вплоть до Наполеона III. Стороженко изображал все происшедшие в 1867 году волнения новообращенных звеньями единого подрывного плана, клиньями вражеского вторжения в русскую землю: «Смута эта поднялась еще осенью прошлого года. Она получила свое начало в Порозове, оттуда разлилась по Волковыскому, Пружанскому и Слонимскому уездам и вторгнулась в Минскую губернию в уезды: Новогрудский и Слуцкий и Виленской губернии в уезды Вилейский и Свенцянский. Из Порозова и Яловки вышли и рассеялись по краю те братчики, которые, пользуясь рекрутским набором, взволновали… присоединившихся к православию крестьян… [Все это] напоминает то время, когда перед революцией 1863 года народный жонд взял такую силу, что парализировал все распоряжения правительства» ^[1288]. Словом, порозовские и яловские братчики поставили несколько губерний на грань мятежа!

Предложения Стороженко относительно практических мер обозначили собою экстремистский сдвиг в представлениях о задаче миссионерской кампании. Охарактеризовав большинство жителей Порозово и Яловки как закоренелых католиков и самозваных подданных императора французов ^[1289], виленский эксперт рекомендовал поскорее закрыть вслед за Яловкой костел в Порозово и залучить хотя бы часть жителей в православие ^[1290]. Самоочевидный вопрос, зачем же православной церкви нужна такая паства, снимался выдвижением на первый план гипертрофированного образа врага. Костелы, ксендзы, братчики, а то и вся масса прихожан-католиков воспринимались как частные олицетворения вездесущей католической ненависти к России. Пускай «присоединенные» и знать не хотят православия, зато их брутальным присоединением причинены ущерб и унижение «латинству» – этой демонической, трудноуязвимой силе. Упрощая, можно сказать, что собственно причисление к православию становилось не столько целью, сколько орудием для нанесения удара по «латинству».

Излюбленная идея обратителей об использовании ксендзов в качестве «пропагандистов» православия получает у Стороженко связь с тем характером военной диверсии, который он придавал всей кампании массовых обращений. Еще один персонаж в его длинном рапорте генерал-губернатору – порозовский ксендз Августин Липко. Оказывается, сколь бы ретивы ни были братчики в противодействии «возвращению» в православие, главным махинатором являлся все-таки этот самый ксендз в уцелевшем приходе. Липко уже давно числился в «черном списке» властей. В 1863 году он находился под следствием по подозрению в «сношении с мятежниками», но за отсутствием улик был освобожден и вернулся на настоятельскую должность в Слонимском уезде. В 1866 году его приход упразднили, и он обратился к губернатору Скворцову с просьбой дать ему новое место, обещая принять православие и способствовать присоединению своего будущего прихода в полном составе. Хотя спрошенные о Липко православные священники предупреждали, что он, «одаренный красноречием и потому имеющий большое влияние на своих прихожан, много препятствовал в деле обращения в православие лиц, отпавших в католицизм», губернатор ходатайствовал о назначении Липко на Порозовский приход, в надежде, что лояльный ксендз смягчит «фанатизм» тамошних католиков и «латинизантов» ^[1291]. Однако, получив этот приход, Липко не только не исполнил своего обещания о принятии православия, но и прекрасно ужился с «фанатиками».

В августе 1867 года Стороженко постарался загнать Липко в угол. Он добился от нескольких присоединенных жителей Яловки показаний о том, как они ездили в порозовский костел и там Липко принуждал их «отрекаться» от православия, исповедовал, приобщал и даже крестил их детей по католическому обряду. А при этом будто бы уверял «простодушных крестьян, что он может их принимать, потому что имеет крест от Государя Императора и был с Государем Императором в одном училище». (Стороженко следовало бы порадоваться, что Липко рассказывал о своем однокашничестве с Александром II, а не с Наполеоном III.) При встрече с Липко Стороженко предъявил ксендзу показания обманутых православных. В отчете генерал-губернатору он даже беллетризировал описание этого момента: «…жирное и красное лицо Липки покрылось смертною бледностью, он хотел оправдываться, но не находил слов…». После обстоятельной зарисовки смятенного, раздавленного ксендза (а надо заметить, что позднее, на формальном следствии и очных ставках, Липко опровергал эти показания) Стороженко излагал напрашивавшуюся, как ему казалось, комбинацию: «…кс. Липка в такое поставлен положение, так со всех сторон обойден, что ему более ничего не остается, как присоединиться к православию или бежать из края». Липко подтвердил свое прошлогоднее намерение принять православие, поручившись, кроме того, что очень скоро, 30 августа, в день тезоименитства императора, с ним перейдут в православие двести порозовских прихожан. Скворцов и Стороженко решили дать ему этот шанс и отпустили в Порозово ^[1292]. Как легко догадаться, Липко и на сей раз не сдержал слова ^[1293]. Здесь важно подчеркнуть не самый просчет Стороженко в этом конкретном случае, а тот факт, что в рапорте генерал-губернатору он описывал шантаж католического священника как самый «экономичный» способ организации массовых обращений. Вместо бесед с прихожанами, попыток переубеждения и т. д. предлагалось заниматься чем-то вроде перевербовки тайного агента и внедрения его в ряды врага.