Вопреки обыкновению, Игорь не сочувствовал погибшему от их рук человеку. Смерть или предполагаемая смерть Фила как-то задвинула это сочувствие, значит, горе все-таки было, просто Игорь его не осознавал.
Глава 10
Горе и обида на то, что остальные напились и веселятся, пришли к Игорю с его собственным опьянением. Игорю стало казаться странным, что люди смеются и шутят на поминках. Пускай до этого он и сам видел, как на других поминках люди начинали веселеть, отделавшись от трупа и как бы собираясь жить заново, прощание с Филом должно было, по мнению Игоря, проходить как-нибудь не так. Он ожидал какого-то молчаливого пьянства с мрачными вздохами и насупленными армейскими лицами. Если Молодому еще можно было простить его легкомыслие, то от Игоря Васильевича и Сергея Сергеевича он такого никак не ожидал. Подогретый изнутри спиртом, Игорь сам уже не помнил, что отнесся к смерти Фила довольно прохладно.
И все-таки доля здравого смысла еще у него имелась, поскольку, несмотря на желание пристрожить коллег и даже прикрикнуть на них, он знал, что ничем хорошим это не закончится. Он отчасти понимал, что лишь испортит всем настроение, что люди, с которыми он работал, скорбели все эти дни и, наконец, нашли отдушину в алкоголе, шутливых воспоминаниях о покойном. Что это прикрикивание на них будет расценено как повод для небольшой потасовки, а связываться с Игорем Васильевичем было глупо, с тем же успехом можно было просто скатиться кубарем по лестнице или самому удариться несколько раз мордой об стол.
Чтобы как-то унять разрастающееся раздражение на окружающих его в подсобке людей и облегчить тошноту от выпитого, Игорь поднялся со своего места за столом и, слегка покачиваясь, пошел наружу. Его никто не остановил, и это немного усилило его пьяную злость.
На улице было уже совершенно темно, только над входом в котельную горела небольшая лампочка под жестяным колпаком, как над крыльцом домика, где они побывали в последний свой выезд. На снегу, чуть подальше фонарного светового пятна, мягко лежал свет из окон подсобки, где шла пьянка. Оттуда же, из окон, были слышны смех и неясная болтовня, причем такая, что где чей голос, разобрать было невозможно. На свежем воздухе тошнота Игоря слегка отступила, и ему сразу же захотелось закурить, хотя он знал, что стоит ему затянуться, его снова начнет мутить. Тем не менее он вытащил сигарету и закурил. Одной сигареты ему показалось мало, и он выкурил вторую. Тут голову его слегка закружило, Игорь привалился к кирпичной стене и закрыл глаза, чтобы унять подступающее вращение, и жалея, что возле котельной не стоит никакой лавочки, чтобы на нее сесть. При том что до туалета было два шага, да и вообще весь заснеженный двор был в полном его распоряжении, Игорь, в каком-то порыве, оторвался от стены и полез по сугробам за гараж, где его начало немилосердно полоскать на цепочку кошачьих следов в снегу. Из Игоря вываливалась одна только водка, потому что он целый день ничего не ел и ничем не закусывал.
После нескольких приступов рвоты Игорю полегчало настолько, что он стал различать за забором далекие огни города и неторопливое ночное шевеление автомобильных огней на городском мосту. Воздух, с запахом оттаивания, был невыразимо сладок. Покопавшись в сугробе, Игорь набрал тяжелого, как глина, снега и протер им лицо. Влажное лицо стал заметно обдувать ветер, похожий на теплый домашний сквозняк из открытой форточки. Зарекшись больше не пить, Игорь пошел в сторону котельной и только теперь заметил, что продрог, и попытался вспомнить, сколько он околачивался на улице. Еще он заметил, что ему за шиворот откуда-то попала вода, и стал смотреть по верхам, где у котельной имеются сосульки или наледь, однако ничего такого ни у котельной, ни у гаража не было.
Игорь вернулся в подсобку, не в силах скрыть озноб, но никто не обратил внимания на то, что он пришел, как будто он и не уходил вовсе. Но теперь Игоря это не разозлило, в конце концов, поминки были не по Игорю, его уходы и появления и не должны были вызывать такого ажиотажа, как если бы в дверях появился покойник. Чтобы согреться, Игорь снова сел за стол и тяпнул из уже налитой рюмки. Ему сразу же захотелось включиться в разговор, но, как на грех, все почему-то, вместо того чтобы продолжать беседу, замолкли, глядя, как Игорь сдерживает дыхание и переживает прохождение алкоголя по пищеводу.
— Игорь, все нормально? — спросил Сергей Сергеевич.
Игорь покивал в ответ и покрутил рукой, показывая, чтобы они продолжали прерванную беседу.
— Много всего, — обратился Сергей Сергеевич к Молодому, — вплоть до того, откуда берется это безумие потребительское, похожее на самоуничтожение. Но это только иллюзия самоуничтожения. Пока им здесь интересно, они будут это веселье общемировое только поддерживать то тут, то там. Нам остается только их отлавливать и пытаться понять или контакт с ними наладить.
Сергея Сергеевича заметно развезло, и это не было удивительно — пил он почему-то больше всех. Это было странное, непривычное взгляду Игоря армейское опьянение, о котором он, в основном, только слышал, но редко наблюдал вживую. Он слышал, как некоторые офицеры непрерывно пребывали в таком состоянии чуть ли не годами, практически не теряя лица и поднимаясь по армейской карьерной лестнице, пока их не скашивала белая горячка. Лицо Сергея Сергеевича, и без того красное, стало еще краснее в некоторых местах, как то: нос, щеки, верхние части ушей; на лбу его проступил пот, а в речи стал угадываться этакий командный напор, будто Сергей Сергеевич стоял на плацу и своим голосом продавливал толстоту окружающего его воздуха. Иногда это было настолько громко, что Игорь ловил себя на том, что невольно морщится. Морщился и Молодой. Игорю Васильевичу же было, видно, не привыкать к таким интонациям, и он даже несколько развязно, как бы даже слегка развалился по столу своими локтями.
— Я даже думаю, — продолжал Сергей Сергеевич, — вот это все безумие окружающее, оно откуда пошло? Это мы сами, или все же каким-то влиянием заразились? Взять нашу страну к примеру. Сколько лет боролись с коммуналками, пытались отделить себя от соседей, уйти от общежития, от кухни общей, от очереди в туалет и ванную. Вроде бы только все разрешилось, и на тебе, появились социальные сети, которые, по сути дела, та же самая байда. Вроде бы люди столько лет боролись за закрытость, за одиночество, за какую-то свою будку, куда никто не смеет влезать. И тут же со всеми своими болячками лезут в Интернет и готовы обсуждать то, что раньше шепотом обсуждали бы только их соседи по коммуналке или во дворе. Это ужас, что творится. И ладно бы анонимно, как к врачу сходить, я не знаю. Но нет ведь. Лезут под своими именами и фамилиями, со своими фотографиями. Это наше человеческое, интересно, или все же такое влияние извне? Лет двадцать назад эти же люди в ужас пришли бы от мысли, что их семейный альбом посмотрят хотя бы сто человек, а сейчас только в путь.
— У меня зять такой, — поделился Игорь Васильевич, — он на всех фотографиях почему-то в семейных трусах, хрен его знает почему, но так выходит. Даже к друзьям ездил на зимние шашлыки, все в шапках, куртках, а он в сапогах и труханах. День города, он опять в трусах в городском пруду, и все это «ВКонтакте» лежит. День десантника, другие купаются в одежде, нет, на нем опять только берет, гитара и трусы. Я ему говорю, ты еще на столбы возле своего дома нацепи своих фоток, он только ржет. Про дочь я вообще молчу. Как она в Турции и Египте фотографировалась и ее камнями мусульмане не закидали — не понимаю. У меня, прогрессивного советского человека, и то такое желание возникло, когда она показывала фотографии и видео, как они весело отдыхали.