Рождение греческого полиса - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фролов cтр.№ 14

Здесь мы подходим к центральному пункту построения Старра: в архаический период знать выступала совместно с народом, поскольку аристократы толком еще не отделились от простолюдинов, — разве что социально и экономически, но не политически и духовно (эта антитеза показательна для Старра, умаляющего значение экономического фактора),— ибо «Греция была все еще, даже в VII в., простой страной (Greece was still, even in the seventh century, a simple land)». ^[49] Эта простота, это отсутствие резких общественных градаций по степени богатства и бедности, поясняет Старр в другом месте, и создавали важную предпосылку для ощущения всеми членами общины своей связанности общими узами. ^[50] Это духовное единство и стало основой для сплочения членов общины, перед лицом внешнего мира, в свободное гражданское единство, но, разумеется, после устранения того излишнего навершия, каким являлась царская власть. Таким образом, знать при поддержке народа свергла царей и в новом, полисном обществе смогла реализовать свои идеалы — постольку, конечно, поскольку она оказалась способной гарантировать социальную справедливость для всех, в том числе и для простолюдинов. И лишь там, где эти гарантии не были соблюдены, разражался кризис и являлась тирания.

Увы, эта великолепная картина невозможна. Принять ее препятствует то простое —да простят нам этот невольный каламбур!— обстоятельство, что архаическое общество начисто было лишено той простоты, о которой говорит Старр. Уже во времена Гомера (рубеж IX— VIII вв.) отчетливо обозначились не только различия в положении свободных и рабов, «мужей доблестных», аристократов, и «худых», простолюдинов, но и естественное их противостояние, выражавшееся у рабов в обычной для них форме — в элементарном нежелании трудиться (ср. знаменитую сентенцию в «Одиссее», XVII, 320-323), а у свободных бедняков — в резкой порою критике своекорыстия и самоуправства царей (сцена с Терситом во 2-й песне «Илиады»). Столетием позже, в век Гесиода, эта картина достигает уже большой остроты, выливаясь в грозные предупреждения «царям-дароядцам», а еще столетие спустя, по свидетельству современников —Алкея, Солона, Феогнида, греческие общины оказались охвачены сильнейшей смутой, в которой открыто и осознанно, с оружием в руках, выступали противоборствующие группировки демоса и знати.

Идеализация социальных отношений, сглаживание противоречий между демосом и знатью доходят у Старра до прямого искажения исторической действительности: рассуждения о руководящей роли аристократии затушевывают фактическое засилие знати, а оговорки о случаях, когда могли возникать конфликты и тирании, — повсеместность и остроту социального кризиса. Этой склонности к «упрощению» социальных отношений соответствует у Старра и другая тенденция — подчеркнутая примитивизация экономического быта, сознательное умаление той роли, которую играли в становлении полиса экономические факторы.

В своем этюде о раннегреческом полисе он дважды недвусмысленно высказывается на этот счет. Подчеркивая физическую рыхлость первых греческих городов, медленность их превращения в настоящие урбанистические центры, напоминая об ограниченности их материальных возможностей, а, кстати, и о позднем —не ранее VII в. —появлении у греков монеты, он предупреждает против преувеличенного представления о роли торговли в формировании города (we shall do well not to exaggerate the growth of commerce in early Greece, as a factor in sity-formation). ^[51] А в конце работы еще раз, и уже самым общим образом, заявляет, что в вопросе о возникновении города-государства он решительно отказывается признавать первенствующее значение за экономическими факторами (...I for one deliberately refuse to put primary weigth upon economic factors in the emergence of the city-state). ^[52]

Спору нет: греческие города лишь постепенно и, по-видимому, и в самом деле не ранее VII в. до н.э. стали настоящими урбанистическими центрами. Но стали они таковыми в силу естественного социально-экономического развития, важнейшими элементами которого были прогрессирующее отделение ремесла от земледелия и становление торговли как самостоятельного вида занятий. При этом было бы неверно отделять рождение полиса как гражданской общины от формирования города. На самом деле это был одновременный двуединый процесс. Ведь только с формированием города возникла та энергичная прослойка нового демоса, которая стала ферментом общенародного брожения против засилья знати, за построение гражданского общества, полиса. Ибо этот последний сформировался не исключительными усилиями аристократической элиты и даже не идиллическим взаимодействием знати и народа, а в ходе ожесточенной социальной борьбы, развитие которой, как правило, сопровождалось явлением тирании и другими эксцессами.

Важно учитывать и другую сторону экономического прогресса — совершавшееся бок о бок со становлением города, с ростом товарно-денежных отношений и частного богатства развитие рабовладения в его ярко выраженной античной форме, в виде рабства чужеземцев-варваров, захваченных на войне или вывезенных из-за границы. Старр недооценивает это явление: он не отрицает начавшегося использования—особенно в ремесленном производстве — покупных рабов-чужеземцев, но акцент делает на том, что в архаическое время даже это индустриальное рабство только еще делало первые шаги и вообще так никогда и не стало становым хребтом греческой экономики (industrial slavery never became the backbone of Greek economic life). ^[53] А между тем переключением — под давлением демоса — неизбежного в ту пору развития рабовладения с кабалы-соотечественников на рабство чужеземцев-варваров и было создано условие для единения свободных эллинов в гражданское общество. Игнорируя этот момент, Старр тем самым упускает из виду один из важнейших факторов становления полисного строя.

Что касается Финли, то он, в отличие от Старра, признает и безусловное засилье знати после устранения царской власти, и вызванные этим обострение социальных отношений и развитие кризиса в архаическом обществе, и практически повсеместное явление тирании. ^[54] Он подчеркивает также особенную роль среднего имущественного сословия - сравнительно зажиточных, но незнатных землевладельцев, с вкраплением купцов, судовладельцев и ремесленников, которые в качестве новой военной силы, пришедшей на смену аристократической коннице — гоплитского ополчения, стали главными носителями новых коллективистических, полисных начал. ^[55] Однако и для него тоже характерно умаление роли экономических факторов в становлении полиса, что находит выражение и в односторонней характеристике первоначальных полисов как простейших урбанистических — не экономических — центров, которые долго не выходили из этого своего эмбрионального состояния, и в утверждении чисто аграрного характера Великой колонизации в противовес мнению о ведущей роли торговых интересов, и, наконец, в абсолютном пренебрежении к теме рабства, поскольку-де это последнее приобретает значение только в классический и послеклассический периоды. ^[56]