Рождение греческого полиса - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фролов cтр.№ 13

Но вернемся к основному предмету нашего обзора и посмотрим теперь, как новейшее направление в англо-американской историографии решает другую, собственно уже историческую проблему — проблему рождения полиса. И здесь, на примере работ все тех же Ч. Старра и М. Финли, можно без труда выявить ряд таких характерных особенностей, которые должны предостеречь против некритического следования этим новейшим авторитетам. Первая такая особенность, закономерно вытекающая из охарактеризованной выше методологической позиции, — отвержение распространенного взгляда на рождение полиса уже в VIII в. до н. э. как основанного на модернизаторских представлениях и соответственное снижение этой даты по крайней мере на столетие. Старр посвятил этому вопросу специальный этюд, где дал обзор различных сторон и черт раннегреческого полиса, подчеркнув в качестве главного вывода, что эта важнейшая ячейка классического общества поначалу была весьма примитивным и рыхлым образованием ^[40] .

С точки зрения физического своего существования (physically), указывает Старр, греческий полис первоначально являл собою, скорее, некую завязь из нескольких деревень, нежели подлинное урбанистическое единство. ^[41] Не было ни стен, ни строгой планировки, ни отчетливо обозначенной центральной площади — агоры, ни основательных каменных святилищ (в древнейшую эпоху храмы строились из дерева или кирпича-сырца), и даже некрополь долго оставался в черте складывающегося городского центра.

Равным образом и в духовном плане (spiritually), т. е. в качестве политического и идеологического единства, ранний полис весьма еще был далек от классической модели. ^[42] Не было ни развитых норм гражданской справедливости, а соответственно и точных законов, ни правильной структуры управления в лице характерной для позднейшего времени взаимосвязанной системы: народное собрание — совет — магистратуры.

Политическое лидерство долго носило личный характер (цари, а по их устранении — тираны как своего рода рецидив авторитарной власти). Равным образом долго сохранялось значение аристократических связей, что и внутри общин, из-за блокировки или соперничества знатных кланов, и вовне, из-за своеобразной повсеместной солидарности знати, действовало в ущерб связям гражданским, полисным. Характерным было отсутствие целостной государственной политики, и в частности правильных, ведомых государством войн (до конца VIII в.). Наконец, не сразу был достигнут прогресс и в военной организации и тактике, в создании гоплитской фаланги, где нашел свое воплощение корпоративный, гражданский дух.

Принципиальным этапом, когда происходит перелом в развитии и из эмбриональных форм являются более или менее правильные институты, присущие настоящему уже полису, надо, по мнению Старра, признать рубеж VIII-VII вв. Причем он подчеркивает быстроту, взрывной характер свершающейся в этот момент перемены. ^[43]

Эти наблюдения и предупреждения против модернизации явлений глубокой древности по классическим образцам не лишены известного резона, хотя мы и не убеждены, что необходимо с такой точностью доискиваться до даты рождения полиса. Во всяком случае, едва ли одна такая дата может быть выведена для всех греческих полисов. Надо думать, что в экономически развитых районах (например, у Истма или в Аттике) процесс формирования полиса проходил быстрее, чем в более отсталых аграрных областях (вроде Беотии). Да и вообще едва ли можно говорить о рождении полиса до завершения архаической революции, что, как известно, падает на VI век. Поэтому, с нашей точки зрения, правильнее было бы вообще отказаться от поисков точной даты, а процесс рождения греческого полиса датировать VIII—VI вв. до н. э.

Однако оставим это. Гораздо важнее другое: как именно новейшая англо-американская историография представляет себе рождение греческого полиса? Из каких исходных форм? Каким образом? В силу каких исторических причин?

Исходной ячейкой справедливо, хотя и самым общим образом, мыслится древнейшая, унаследованная еще от микенской поры, сельская община, но процесс ее превращения из эмбрионального аморфного единства в гражданскую общину сводится более или менее — более отчетливо у Старра, менее определенно у Финли — к политической метаморфозе, совпадающей с отменой древней царской власти. ^[44] Старр и этому сюжету посвящает специальный этюд. ^[45] Он подчеркивает необходимость рассматривать падение царской власти в VIII—VII вв. как важнейший момент в том историческом развитии греков, начало которому было положено разрушением микенской монархии. Тогда перед греками открылась возможность выбора —либо развить общественное, коллективистическое начало (the intensification of collective action), либо же сохранить верность принципу единоличного лидерства (personal leadership).

В Темные века этот принцип еще сохранялся, правда, в весьма уже ослабленном виде, в лице глав племенных военных товариществ — ба-силевсов. ^[46] Ликвидация этой пережиточной царской власти означала для греков окончательный разрыв с тем типом развития, который восходил (в плане именно типологическом) к великим восточным монархиям. ^[47] Отныне формой политической жизни греков стала независимая община свободных граждан — полис. Соответственно свершилась перестройка управления: наследственная или пожизненная единоличная власть царей сменилась властью избиравшихся на определенный срок магистратов. Функции высшей власти, ранее сконцентрированные в одних руках, оказались рассредоточены по нескольким должностным лицам или даже коллегиям (в Афинах — замена царской власти девятью архонтами, к которым затем добавились и другие коллегии). Наконец, расширились полномочия совета, который из совещательного органа при царях превратился в важнейший, наряду с народным собранием, политический институт с пробулевтическими, контрольными и даже исполнительными функциями.

Мы, продолжает Старр, плохо осведомлены о том, как именно произошло падение царской власти, но о причинах и устроителях переворота судить можем с большой вероятностью. ^[48] Царская власть пала прежде всего ввиду слабости самой монархической традиции (после крушения микенской монархии); далее, из-за материальной или финансовой несостоятельности ее носителей, поскольку их единственной опорой были их личные владения; наконец, вследствие прямой ее нецелесообразности в условиях военной реформы и появления гоплитской фаланги, командиры которой должны были отличаться не столько стратегическим искусством, сколько популярностью в народе. Что же касается устроителей переворота, то ими были не одни аристократы, как обычно считается, а знать вместе с народом.