– А вот, подожди, узнаешь, голубчик, дай ему по крайней мере время объявить об этом, – возразил Ивон.
При этом знакомстве, и особенно от мысли о предстоящей разлуке с Ивоном, сердце молодой женщины болезненно сжалось, и она с грустью смотрела на чудного «брата», вторгшегося в ее жизнь, чтоб одним грубым прикосновением разбить ее счастье.
Лебик со своей вечной бессмысленной улыбкой сновал взад и вперед по комнате, без сомнения, чтоб поймать на лету какое-нибудь словцо. Гигант был неприятно поражен, услыхав, что кавалер, по совету аббата, спросил на бретонском наречии:
– Не за мной ли вы приехали?
Что-то вроде крепкого словца вылетело сквозь стиснутые зубы Лебика, услышавшего незнакомый язык.
– За вами? Любезный друг, – вскричал аббат, – о, нет! Вам здесь слишком хорошо, для того чтоб мне пришла в голову жестокая мысль забрать вас отсюда.
Говоря таким образом, Монтескью пристально вглядывался в Лоретту. И, удовлетворенный увиденным, прибавил:
– Примите мое поздравление, кавалер. Если это – ваша любовница, то, признаюсь, она прелестна.
– Нет, не любовница, – ответил Ивон, – но восхитительное создание, которое я обожаю до глубины души и которое, верьте мне, достойно всякого уважения.
Слова мужчин по-разному подействовали на Лоретту: при замечании мнимого кузена она внезапно гордо выпрямилась, но ответ Ивона вызвал на ее щеках яркий румянец, а взгляд обратился к кавалеру с признательностью и восторгом.
– Она понимает по-бретонски? – спросил аббат, наблюдавший перемены в ее лице.
– Не думаю. С тех пор как я живу под кровом этой кроткой, милой женщины, она не сказала ни слова, из которого я мог бы вывести подобное заключение.
– Из предосторожности спросите ее.
– Спрошу охотно… Но не из предосторожности, потому что она не способна изменить нам.
Прежде чем Бералек обратился к ней с вопросом, Лоретта спросила гиганта:
– Лебик, который час?
– Скоро девять.
– В таком случае пора запирать лавку, ступай же поскорей вниз да живей возвращайся. Если эти господа будут так долго угощать нас своим непонятным наречием, то, признаюсь, есть от чего соскучиться.
Луч радости сверкнул во взгляде Лебика при этом приказании, которое давало ему возможность, если не понимать, то, по крайней мере, наблюдать за этим подозрительным для него пришельцем. Чтоб вернуться скорее, гигант бросился со всех ног на лестницу.
Тогда Лоретта обратилась с улыбкой к собеседникам, говоря:
– Да, господа, я говорю по-бретонски. Извините, Ивон, если я скрывала это до сих пор.
И потом она прибавила застенчиво, но с нежной улыбкой:
– Потому что ведь только с сегодняшнего утра мы поклялись друг другу в… союзе…
Она запнулась, приискивая последнее слово.
– Скажите лучшая, добрая Лоретта, в любви, – подсказал Ивон, целуя маленькую ручку, которую она у него не слишком-то отнимала.
– Лебик сейчас вернется, – заметила молодая женщина. – Скорее условимся о наших действиях. Если я вас стесняю, то через несколько минут найду предлог выйти из комнаты и уведу с собой шпиона.
– Напротив, мадам, – возразил аббат, – необходимо и вам узнать, что я намерен сообщить кавалеру. Если вы боитесь того, которого зовете Лебиком.
– Я вам потом скажу, что это за птица, – прервал Бералек.
– В таком случае осторожность требует не показывать ему нашего недоверия и позволить присутствовать при разговоре.
– Хорошо, – сказал кавалер. – Теперь скорей каждый за свою роль: неприятель близок.
Когда вошел Лебик, Лоретта спокойно вышивала при свете лампы, стоявшей на столике. На другом конце комнаты Ивон увлеченно беседовал с аббатом, который сыпал провинциальными словечками с выкриками, интонациями и ужимками настоящего деревенщины.
– Лебик, ты будешь моей моталкой, – сказала Лоретта.
Гигант протянул свои громадные ручищи к мотку шелка и, указывая глазами на двух бретонцев, сказал:
– Гм! Слышите их болтовню? Точно две совы перекликаются.
– Можно подумать, что они щелкают орехи, – ответила, улыбаясь, продавщица.
– Что такое с вами? – вдруг обратился к ней Лебик, видя, что вдова нервно вздрогнула.
– Ну, как же ты неловко держишь мой шелк, вот уж он совсем спутан, – сказала Лоретта с нетерпением.
Но не неловкость Лебика вызвала беспокойство Лоретты.
Как ни приготовилась она выслушать все совершенно хладнокровно, но невольно вздрогнула, когда услыхала, что аббат прямо спросил Бералека:
– Ну, кавалер, что вы делаете с вашей приятельницей, с кладом, скрытым в этом доме?
– Так вам известно о нем?! – вскричал Бералек, подпрыгнув от изумления.
– Так хорошо известно, что за ним, собственно, я и пришел, – ответил Монтескью невозмутимо.
– Но мы об нем узнали только сегодня.
– Не может быть! – возразил «кузен».
– Сегодня утром госпожа Сюрко еще не подозревала о его существовании.
Тогда Ивон рассказал Монтескью о визите нотариуса, письме и тайне, которую оно скрывало.
– Это письмо, – продолжал кавалер, – у меня в кармане, и если я не показываю его вам, то потому, что боюсь привлечь внимание Лебика.
– О! – воскликнул аббат. – Мне оно не нужно, я давно о нем знаю и могу рассказать его историю.
– Так вы знаете, кто писал?
– Да, прелюбезная женщина, жизнь которой, царственно счастливая, трагически пресеклась 17 фримера II года.
– Кто же она?
– Назвать вам ее значило бы привлечь внимание этого человека, потому что собственное имя одинаково звучит на всех языках. Пусть госпожа, так внимательно слушающая нас, потрудится найти предлог спровадить этого негодяя, и я назову имя.
Госпожа Сюрко больше ни разу не дала Лебику повода заподозрить своего молчаливого участия в разговоре бретонцев. Услыхав совет аббата, она нагнулась к гиганту и шепотом сказала ему, посмеиваясь:
– Если бретонский крестьянин будет еще долго лопотать на своем жаргоне, то у него скоро в горле пересохнет.
Лебик был столь же неустрашим в выпивке, как и в еде. Он увидел удобный случай удовлетворить свою главную склонность.
– Я думаю, госпожа, – сказал он, – что если б у него была под рукой добрая бутылочка вина, то он не принял бы ее за чернильницу.
– Предложить ему?
– К чему предлагать! Поставьте только поближе к нему – и мы увидим достанет ли у него смекалки на это.
– Ты думаешь?
– Предоставьте мне испытать это. Через две минуты я вернусь из погреба.