Он говорит - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Березин cтр.№ 44

Но ведь, понимаешь, будто сами себе чёрта за пазуху пустили.

Брат мне и говорит, давай, дескать, не спать, а сам вытащил „Сайгу“ и у стола попрятал. Достали мы водки и пустили по маленькой.

Сидим, телевизор одним глазом смотрим, а девочка в соседней комнате не спит. То там шаги к двери, то обратно к кровати. Так до утра время и скоротали, мы — тут, а она — там.

Наутро она ушла — не прощевайте, ни спасибо, ничего. Посмотрела так косо, и в сторону трассы потопала. А туда ещё полтора километра.

Вот и пойми что это было — с одной стороны, людям помогать надо, да и, может, ребёнок нас сам боялся… А с другой стороны, я потом своих знакомых шоферов спрашивал — правда, говорят, было дело. И три тыщи гробовых кому-то ведь нужны, и микроволновка кому-то не лишняя. Но не на „Газели“ они были, и не цыгане.

Тут ведь страшно что — мы с братом поутру стоим, шатаясь, смотрим, как девочка эта валеночками топ-топ на взгорок, и оба понимаем, что ежели этим вечером сам Иисус Христос нам в своём небесном сиянии постучит, то не откроем.

Такая вот тебе, мальчик, история».

И он, порывшись в сумочке, начинает доставать гостинцы.

А потом он говорит: «Мужчины как-то не очень стесняются. Женщины вроде стесняются больше. Это вовсе неправильно — перед болезнью все равны.

Я вот когда первый раз в больнице лежал — был здоровый такой.

И хер у меня был здоровый.

А тогда врачи не понимали, что со мной, стали путаться в показаниях, рассматривая мои анализы, тем более, что вышедшая из отпуска заведующая раздала всем люлей, так, что все доктора средних лет стали бегать в два раза быстрее и с выпученными, как у варёных раков, глазами.

Заведующей я заранее боялся.

И вот она пришла в палату и принялась меня осматривать.

Первым делом она обнаружила, что на мне нет трусов.

— О! — сказала она, несколько зардевшись. — Немного нескромно.

И, представляешь, как я загордился.

Сразу настроение поднялось, и самочувствие улучшилось, и лечение как-то быстрее пошло».

Или вот ещё он говорил: «А вот знал я одного дедка на Колыме, что чеченцев это… эвакуировал. Он так рассказывал, что это было очень ловко организовано, ему, сержанту, выдали бумагу на две семьи и говорят, твоё дело только эти, пусть другие хоть с пулемётом по улице бегут, не твоё это дело. И действительно, человек тридцать убежало — от тех, кто отвлекался. Их потом месяца два ловили, но уже иными методами. А в бумаге все члены семьи перечислены, да ещё пометки, где оружие лежит, стукачей-то там тоже хватало. Ну, в два часа и управились, сдали на станции под расписку А потом этот дедок вохрой служил на Колыме, да и женился на зечке. Дети у них такие пошли, что с зоны не вылезали. В общем, он мне рассказывает, что как-то в их лагерь попал один его родственник, а родственника этого он страсть как не любил. В общем, война промеж ними была, пополам с взаимной обидой. И тут смотрит этот дедок — он, точно он, с этапом пришёл в ватничке новом. Дедок в то время на вышке стоял, ну и думает: „Сниму гада, уж найду за что“. А тот, видать, тоже увидел и обо всём догадался — и ну между людьми шнырять, хотя тот его раза два целил. Ну а потом родственника этого и вовсе услали на какую-то дальнюю командировку. Порядка оттого что не было вовсе — куда захотят человека, туда и пошлют. Туда или сюда, с неправильными бумагами, а то и вовсе без бумаги, в которой всё перечислено: кто чей родственник и где оружие лежит».

Вспомнив что-то, он рассказывает: «А я мимо Мамонтовки с тоской проезжаю. Я-то теперь в Абрамцево живу. Там у меня участок тридцать соток, дом, септик… Тот, кто септик себе отрыл, тот, почитай, на землю сел. Пока у него будочка для сранья, он гость тут, а как септик — всё. Так я о Мамонтовке: там жил наш мальчик знакомый — Коля Дмитриев. Я как-то для детей решил купить детского писателя одного пятитомник. Там смешные повести такие, но потом читаю — так это ж про нашего Колю. А Коля художник и вся родня его — художники. Женщины холсты делали, дядя красил, так он и вырос. И стало у него всё получаться, он такой был правильный, а поехал с другом, тоже мальчиком на охоту — тогда и в пятнадцать лет можно было пацану с ружьём. Дружок его в яму провалился, Коля к нему бросился, да зацепился ружьём за ветку — так и не стало Коли. А он в Мамонтовке жил, — как все мы. Голодно было, сортиры на ветру, в баню раз в две недели. А сейчас — септики и всё такое. Только Коли нету».

Он говорит: «Во время переходного периода я занимался политикой. Тогда я обнаружил, что политика построена на запоминающихся фразах.

И ещё в ту пору был у меня приятель-анархист. Тогда хлопотливый и деятельный, он, говорят, стал спокойнее — ведь с тех пор прошла целая жизнь. А было и иное время и в нём, этом времени, была у нас одна общая знакомая.

Я был влюблён в неё безнадёжной тоскливой любовью.

И вот к этой девушке анархист часто приходил в гости. И вот, однажды, наевшись борща, анархист развалился на диване и произнёс:

— Хорошо у тебя, Таня. И вообще, ты мне нравишься. Что бы нам не соединиться…

— Э-э, — отвечает она. — Я уже была замужем, и мне не понравилось.

На что он ответил:

— Да кто же говорит о замужестве?!! Я имею в виду лёгкий необременительный роман!

Мне, надо сказать, очень понравилось эта фраза, и я долго катал её на языке.

Завистливо щурился.

Лёгкий, необременительный роман…

Отчего её сказал не я?»

Или вот он говорит: «А я тогда в фаворе был, работал в администрации. У меня одних референтов штуки три было. Мы мост хотели через Амур строить, очень суетились по этому поводу, к столице нервно дышали. Вдруг нам говорят: едет к вам дочка писателя Шолохова делать фильм о вашем нелёгком труде и героической обороне. Про эту дочку Шолохова я давно слышал, и губернатор о ней что-то говорил, и прочие — она не первую неделю у нас ездила. Вызвали меня и говорят: тут дочка писателя Шолохова хочет в Китай поехать — нормальное дело, многие хотят. Прикупят всякой дряни и радостно потом в столицах ей распоряжаются. А у меня пропуск был, и с начальником заставы я на короткой ноге. Ну, пришёл я к начальству: приходит такая круглая, но видно — с бодуна. Вежливо говорю, что, дескать, „Тихий Дон“ меня перепахал, а „Судьба человека“ переменила. Слово за слово, оказалось, что она с нашими генералами накануне в бане пила. Но держится хорошо — только где-то свой паспорт оставила заграничный. Да не беда, кликнул я своих, дескать, принесите чей-нибудь паспорт, чтоб лет на сорок — принесли. Правда, какой-то страхолюдины, да и то тоже не беда — эта похмельная, та страшная. Поехали к китайцам, там стол накрыли, выпили водки китайской с едким запахом, и тут она зачем-то захотела купить китель маоцзедуновский и значок старого образца. Потому как артист Буйнов в таком кителе у них в Москве ходит туда-сюда, а всем завидно. Но оказалось — нету такого значка. Китель нашли — правда, грудь у неё с этого кителя вперёд прёт, как Амур в половодье. Узковат, стало быть, китель.