Лунный ветер - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Сафонова cтр.№ 80

— Я думала, её складываете вы, — не сдержав удивления, говорю я. — Историю. Каждую судьбу. Каждую жизнь.

— Я могу складывать её, если хочу. Могу менять, если меня не устраивает то, что грядёт. Могу переписывать, если невмешательство приведёт к катастрофе. В моей власти дарить жизнь тем, кто должен умереть, и отнимать её у тех, кто должен жить. Мы храним этот мир, те, кого вы зовёте богами… иначе он был бы куда худшим местом. Но программировать судьбу каждого из вас? — она снова пожимает плечами. — Вы и сами неплохо с этим справляетесь, и наблюдать за этим куда интереснее. Порой вы всё же способны нас удивить.

«Программировать» явно было ещё одним словом, которого пока не придумали. Впрочем, если предположить, что оно происходит от той «программы», которой обозначают план действий, и учесть общий смысл фразы — догадаться, что оно означает, нетрудно.

Пожалуй, мне и правда лучше будет забыть о том, что я сейчас узнаю. Не думаю, что жрецы — да и те, кто меня окружает, — с пониманием отнесутся к моим словам, если я начну об этом рассказывать.

А удержаться от того, чтобы рассказать, будет чудовищно трудно.

— Вы говорите так, — всё-таки произношу я, — словно…

— Словно я не из этого времени? — конечно, ей известны мои мысли. — Я из всех времён, девочка. Из тех, что были задолго до твоего рождения, и тех, что ещё не наступили. Я видела, как люди изобретают колесо, и видела, как тысячи лет спустя их потомки создают варп-двигатель. Мне подвластно видеть и ведать всё, что было, есть и будет. За этим я когда-то и стала тем, кто я есть. — Великая Госпожа смотрит на меня, и её губы снова трогает улыбка; только вот на сей раз от этой улыбки мне становится не по себе. — У нас не бывает любимцев. Мы не имеем на них права. И времена, когда мы охотно являлись к смертным и активно вмешивались в ход даже незначимых вещей, давно миновали. Но твоему семейству… вам удалось вызвать мой интерес.

Наверное, на этом месте мне пристало бы чувствовать себя польщённой. Однако вместо этого я ощущаю страх.

Памятуя, насколько своеобразно божественное чувство юмора, я не сомневаюсь: чтобы вызвать божественный интерес, требуется нечто, предполагающее отнюдь не безоблачное счастье.

— Да и твоя история вышла… занятной. Войны и игры правителей наблюдать увлекательно, однако от них тоже порой хочется отдохнуть. Незамысловатая любовная драма подходит для этого как нельзя лучше. — Она берёт паузу, глядя на меня одновременно снисходительно и оценивающе. — А теперь тебе пора.

В тот миг, когда она делает шаг вперёд, у меня всё же вырываются слова, которые давно просились быть высказанными:

— Вы можете сохранить жизнь того, кому скоро суждено умереть?

Владычица Предопределённости замирает, не сводя с меня того же оценивающего взгляда.

— Пожалуйста. Умоляю, — тихо прибавляю я. — Вы ведь можете спасти Тома? Даже если та, что служит вам, сказала, что его не спасти?

Судя по её лицу, мне снова удаётся её позабавить.

— Баньши открывается малая часть того, что открыто мне. Не больше, не меньше. Это не делает их моими глашатаями. Не значит, что им ведомы мои помыслы и деяния. — В её взгляде и голосе я читаю странное насмешливое поощрение. — Судьба твоего друга — не то, что заслуживает моего внимания. Я не определяла ни его жизнь, ни его смерть. Ни его, ни твою, ни того, кого ты любишь.

Странно, но это меня обнадёживает.

— Значит, если я та, о ком вы поведали… и если не вы сложили наши судьбы… то в моих силах спасти Тома и не потерять Гэбриэла?

Владычица Предопределённости молчит, явно раздумывая, что именно мне ответить и ответить ли вообще. И меня не покидает смутное ощущение, что в первую очередь её размышления касаются того, какой вариант моей истории развлечёт её больше: тот, в котором я узнала ответ, или тот, в котором не узнала.

— Можешь считать, что предначертания не существует, — наконец произносит она. — Можешь считать, что вы сами пишете свою историю. За редкими исключениями вроде того мальчика, которому определённо лучше было рисовать картины вместо того, чтобы вещать с трибун. Так и умер, не зная, что его диплом художника осчастливил весь мир. — Она тихо и коротко смеётся шутке, понятной ей одной. — Лишь немногие вещи вы в силах изменить, не поставив под угрозу естественный миропорядок.

— Какие вещи?

Но она уже разлетается сонмом золотых бабочек, чтобы пару мгновений спустя вновь соткаться женщиной прямо подле меня; и когда Великая Госпожа с материнской нежностью кладёт лёгкие, почти невесомые руки на мои плечи, меня вопреки всему пробирает жуть.

— Это место ты больше не увидишь. И не вспомнишь. Никогда. — Её глаза так близко, что я могу видеть, как зажигаются и умирают звёзды в бесконечной вселенской тьме, открывавшейся в её зрачках. — Живи, как жила. Вам лучше не думать и не знать, что кроется по другую сторону реальности, на изнанке ваших жизней и ваших поступков. Вы спокойно существуете и без этого знания. Спокойно и спокойнее. — Когда её губы касаются моего лба, мне кажется, будто вместо губ кожу задевают хрупкие ломкие крылья. — Прощай, смешная девочка… мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден.

Я проснулась мгновением позже. Открыв глаза, посмотрела на догорающую свечу — с ощущением, что не просыпаюсь, а засыпаю: медленно слепну, погружаясь в мир, где вместо шести чувств мне оставляют всего пять. Понимая, что болезненно яркие воспоминания обо всём, что я видела, тают, рассыпаясь пылью забвения — и, пытаясь ухватиться за них, удержать, сохранить в памяти, я лишь заставляю их ломаться и сыпаться сквозь пальцы, словно осколки ёлочных игрушек.

Я была… только что я была там, где…

Но я вспомнила только золотых бабочек и летнее небо, облекавшее тонкий стан той, кого мы называли Владычицей Предопределённости. Некие слова о судьбе, и выборе, и о том, что предначертания не существует.

И лишь слова прощания звучали в моих ушах с такой отчётливостью, будто их всё ещё шептали мне на ухо.

«Мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден».

Свеча захлебнулась воском, погрузив комнату во тьму. Я села в постели, собирая в мыслях те немногие кусочки мозаики, что оставил мне почти забывшийся сон.

Неужели я и в самом деле видела её? Саму Великую Госпожу? Нет, не один человек за историю мог похвалиться встречей с богами, но с чего бы ей явиться ко мне, да ещё во сне? Просто потому, что я осмелилась в мыслях бросать ей вызов?..

Я сосредоточилась, пытаясь вспомнить больше, — и снова ощутила то, что уже испытала когда-то. Странное чувство, родившееся на кладбище, когда Гэбриэл предложил мне представить мир, в котором нет меня: будто ты рвёшься за пределы собственного сознания, но в миг приближения к границе падаешь обратно, в уютный мир того, что можно осязать собственными руками и видеть собственными глазами.

Просто потому, что иначе рискуешь сойти с ума.

Нет. Не нужно. Не нужно думать об этом. Прикосновение к тому, что лежит за гранью, опасно. Особенно для простых смертных вроде меня.