XX век как жизнь. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бовин cтр.№ 107

* * *

С начала сентября обосновались в Волынском-2. Надо было начинать заниматься планом и готовить Брежневу речь в связи с награждением Азербайджана орденом Ленина. А вообще спрос на речи явно превысил предложение. От Брежнева была заявка на заседание ПКК Варшавского договора и на статью по поводу 100-летия со дня смерти К. Маркса. От Андропова — на доклад на идеологическом совещании и «марксовское» выступление в Берлине. И еще Пономарев собирался опубликовать статью о Марксе.

Приезжал Гостев. Обстановку в хозяйстве описал словом «ужасная». Обложились всякими бумагами, чтобы встретить проект плана во всеоружии.

Но сначала — бакинская речь. В Москве все прошло гладко. Не гладко — в Баку. Брежнев перепутал папки. И речь, приготовленную для актива, стал читать на торжественном заседании. То есть не хвалить стал, а ругать.

Это была последняя поездка и последняя речь Леонида Ильича.

В октябре мы уже полностью переключились на план.

Но тут усилилась возня вокруг института Иноземцева. Воспользовавшись тем, что Николай Николаевич скончался, его идейные противники из аппарата ЦК и МК принялись громить институт. Собирались распускать партийную организацию. Арбатов получил из института сигнал SOS. Только Брежнев мог остановить партийных мракобесов.

20 октября мы были у Брежнева. Изложили обстановку.

— Что мне сделать?

— Позвоните Гришину и скажите, чтобы оставили институт в покое.

— Как его зовут?

— Виктор Васильевич.

— Хорошо.

Включил громкоговорящий аппарат. Гришин тут же стал рапортовать о завозе овощей в Москву. Брежнев еле остановил его.

— Что там у тебя с институтом Иноземцева?

— Да ничего, Леонид Ильич. Были какие-то неурядицы, но давно все прошло.

— Ладно. Ты разберись. Дай команду оставить институт в покое. В покое, понял меня?

Это был наш последний разговор с Леонидом Ильичом.

Пошли слухи о том, что Тихонову дали второго Героя. Но — без опубликования в печати.

3 ноября мы с Арбатовым у Андропова. По его словам, ему звонил Брежнев и дал указание, во-первых, заниматься кадрами и, во-вторых, вести (если нет Брежнева) заседания политбюро и секретариата.

Ю. В. поднял указательный палец: «Власть переменилась!» Понадобилось почти полгода, чтобы заинтересованные стороны поняли это. Состоялся довольно беспорядочный разговор. Арбатов шумел по поводу того, что на таможне Библии отбирают: «Сами себя позорим!» Андропов вяло отмахивался: «До всего руки сразу не доходят».

Меня же интересовала не судьба Библии, а судьба газеты. «Доколе?» — спросил я. Андропов понял, что речь идет о замене Алексеева, и ответил примерно в том же плане: не торопи, будем решать.

Я заручился его поддержкой относительно поездки в Китай. Вопрос, конечно, не для генерального секретаря, но Рахманин перекрыл мне все дороги.

Вообще же китайский сюжет постоянно присутствовал во взаимоотношениях с Андроповым.

Когда я пришел в отдел, я довольно скептически отнесся к рассуждениям о глубинных корнях антисоветской линии Мао Цзэдуна. Вспоминалось наше умение найти, если это нужно, любые корни. Андропов ткнул меня носом в архивы Коминтерна, и я понял, что корни были.

Потом, когда Андропов оказался в КГБ, мы часто обсуждали китайскую тему. Комитетские китаисты были в одной связке с Рахманиным. Меня упрекали в излишней «мягкости». А позже — в том, что я преувеличиваю позитивные сдвиги в Китае. Для внесения ясности я изложил свою позицию в записке, которую отправил Андропову в сентябре 1979 года. Привожу полностью:

«Через несколько десятилетий, если не раньше, Китай превратится в мощную державу — как в экономическом, так и в военно-техническом смыслах. Если к тому времени Китай останется на резко враждебных нам внешнеполитических позициях, это породит такие проблемы, по сравнению с которыми нынешние препирательства с американцами покажутся детской игрой.

Можем ли мы гарантированно предотвратить такое развитие? Нет, не можем. Мы не располагаем возможностями остановить модернизацию Китая или заставить китайцев изменить свою внешнюю политику. Единственно, на что мы можем рассчитывать, — это постепенная, вызываемая действием внутренних сил эволюция внешней политики Пекина под влиянием происходящих в Китае перемен.

И здесь мы могли бы кое-что сделать, могли бы способствовать такой эволюции. Но при одном условии: если мы правильно понимаем то, что происходит в Китае.

Мое понимание сводится к тому, что суть происходящих в Китае перемен — это отказ от идей и концепций ортодоксального маоизма, того маоизма, который сформировался в годы „большого скачка“ и „культурной революции“. На всех направлениях — в экономике и политике, в культуре и идеологии — китайцы возвращаются к здравому смыслу. Кричащее противоречие между объективными потребностями развития китайского общества и установками Мао Цзэдуна в конце концов, как это и предсказывалось в марксистской литературе, взорвало последние.

Разумеется, к сказанному можно сделать множество оговорок. Можно и нужно видеть противоречивость, непоследовательность, колебания в действиях китайцев. Но политический подход к делу требует, чтобы мы, не задерживаясь на поверхностном слое событий, на внешних коллизиях и конфликтах, сконцентрировали внимание на главном и основном. А главное и основное, повторяю, состоит в том, что китайцы разбили основы маоизма и тем самым открыли себе путь к действительному прогрессу.

Общие социологические соображения позволяют говорить о том, что изменения во внутренней политике рано или поздно приведут к переменам и в политике внешней. Где корни, истоки антисоветизма в политике китайцев? Можно выделить по крайней мере две группы обстоятельств, „ответственных“ за переход Китая на позиции антисоветизма.

Во-первых, крупные идеологические расхождения, вызванные отходом Мао Цзэдуна от коренных положений научного коммунизма. Антисоветизм явился той формой, в которой китайцы отстаивали свое идеологическое превосходство, свои (то есть маоистские) методы строительства социализма и т. д. Теперь эти расхождения сходят на нет, ибо во всех областях внутренней жизни китайцы возвращаются к тому самому „ревизионизму“, который они так рьяно отвергали два десятилетия.

Во-вторых, необходимость в таком эффективном средстве консолидации общества, каким служит „угроза с Севера“. В условиях трудностей и лишений, в обстановке острой политической борьбы великодержавные эмоции, питаемые антисоветизмом, использовались для того, чтобы предотвратить развал Китая, заставить массы примириться с перманентной нуждой. Теперь же, по мере осуществления модернизации, общего оздоровления обстановки в стране (и в руководстве) эта почва для антисоветизма будет постепенно размываться.

Я намеренно не упоминаю о территориальных вопросах, так как они явились следствием, а не причиной антисоветского курса Пекина.