Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - читать онлайн книгу. Автор: Джон Патрик Бальфур cтр.№ 133

Что касается основной массы мусульманского населения, они были в ярости от такого освобождения неверных, которое ударяло по самым глубоким корням их традиционной концепции абсолютного превосходства ислама и неполноценности других религий. Терпимость и защита действительно причитались райя, равно как и некоторая степень свободы в отношении их общинных дел. Но все это полагалось им, как особому виду. Они были низшими людьми и никогда не могли рассматриваться как равные или приниматься таковыми, морально и социально, в светском обществе, где существовали принципы Танзимата. Подобная оппозиция спровоцировала по всей империи всплеск реакционного духа, который, при отсутствии сильного и решительного султана, не так просто было обуздать.

Он поднялся до высокого уровня в 1841 году, когда Решид-паша, стремившийся к развитию внешней торговли, создал новую судебную палату в новом министерстве торговли для слушания коммерческих споров и, более того, подготовил новый торговый кодекс, основанный на аналогичных документах французов, в котором рассматривались такие вопросы, как партнерство, банкротство и векселя. Мусульманские правоведы расценили это как отклонение от шариата. Когда Решид представил его Высшему совету, его спросили, соответствует ли он священному закону. Решид ответил: «Священный закон не имеет никакого отношения к подобным делам». На это члены улемы возопили: «Богохульство!» Принятие кодекса было отложено, к большому разочарованию иностранных торговцев, и султан, подчинившись улеме, уволил Решида, который был отослан в свое бывшее посольство в Париже. Его реформы прервались, и некоторые даже были отменены, когда его место занял реакционер Риза-паша (Рыза), беспринципный любовник султанши Валиде, и к власти пришел великий визирь Иззет Мехмед, известный своей ненавистью к иноземцам и западным идеям.

Риза, однако, как сераскер — главнокомандующий, провел остро необходимую реорганизацию армии, что сослужило империи хорошую службу. Он разделил вооруженные силы на две части: войска на действительной службе — низам, — которые служили пять лет, и войска в резерве — редиф, — которые служили в своих регионах еще семь лет по возвращении домой. Набор на военную службу осуществлялся в форме призыва: тренировка, вооружение, оснащение и организация — все было по западному образцу. Таким образом, возникла новая сила численностью четверть миллиона человек, в которой солдаты показывали прежнюю турецкую отвагу и дисциплину, а офицеры стали лучше справляться со своими обязанностями с развитием военных школ. Это была мусульманская турецкая армия, в ряды которой, несмотря на недавний декрет, христиане в действительности не принимались. Любое такое слияние можно было сравнить со смешиванием масла и воды, или, как выразился лорд Пальмерстон, это было похоже «на кошку и собаку, запертых в одном ящике».

Со временем мусульмане освободились от привилегии военной службы с помощью уплаты соответствующего налога, заменившего прежний подушный налог. Но христиане рекрутировались, как и ранее, в военно-морские силы. Последние были реорганизованы другом Ризы, британским морским офицером по имени Адольф Слейд, который собрал десять тысяч моряков, но не смог увеличить количество боевых кораблей. Создание новой армии было единственной полезной службой Ризы своей стране за четырехлетний период повсеместной несправедливости, незащищенности и реакции, когда гордое имя Гюльхане, «Дом роз», цинично, но метко переделали в Гульхан, «Пыльная нора».

Стрэтфорд Каннинг тем временем узнал, что в этой коррумпированной атмосфере Риза, с молчаливого согласия министра финансов и с помощью двух капиталистов-христиан, совершил масштабную растрату османской казны. Посчитав политически правильным воздержаться от информирования об этом юного султана, он тем не менее наблюдал за Ризой, притворяясь, что уступает его реакционной политике. А сам пока старательно устанавливал личные отношения с Абдул Меджидом, признаваясь, что находит в нем «больше доброты, чем силы». Тем не менее он выражал надежду, что «многое может быть достигнуто европейским примером и давлением, достаточно сильным и направленным в нужную сторону».

Отныне и впредь Стрэтфорд Каннинг, человек принципиальный и стойкий в своей протестантской вере, выступал как ярый поборник и защитник христиан, на самом деле часто не принимая во внимание установленные рамки политики своего правительства. Он настойчиво протестовал, когда за отступничество по кораническим законам казнили сначала молодого армянина, а потом грека, которые приняли ислам, но вернулись к христианской вере. Он даже вынудил султана дать слово, что больше в его владениях не будет оскорбляться христианство и ни один христианин не будет преследоваться из-за своей религии. Это заверение было подтверждено и распространено по провинциям империи в публичном объявлении. Султан за это получил восторженное письмо своего коллеги-суверена — королевы Виктории. Стрэтфорд Каннинг лично, которого и так уважали турки за гордое достоинство и искренность убеждений, еще больше упрочил свою репутацию этой позитивной демонстрацией своего влияния. Теперь турки его почитали. Для христиан он был падишахом падишахов. Со временем он добился падения Ризы, который был уволен султаном в 1845 году.

К большому удовлетворению Каннинга, преемником Ризы стал Решид, который снова стал великим визирем, и политика реформ возобновилась. Инициировав ее новую фазу, султан объявил, что, не считая военной реформы, предложения, направленные на благо его подданных, были неправильно поняты и неверно применялись министрами. Приписав это общему невежеству, он издал декрет о создании новых школ, чтобы распространять знания и облегчить другим правительственным департаментам введение новшеств, уже принятых в военном министерстве. Созданной для этого комиссией было предложено создать не только широкую сеть начальных и средних школ, но и Османский государственный университет. Такой амбициозный и масштабный проект мог быть реализован, с учетом многочисленных препятствий, только за очень длительный период. Фундамент университета был действительно заложен, и даже была отчеканена медаль с изображением готового здания. Но из-за отсутствия средств он так и не был построен — работы прекратились, когда стены достигли высоты всего лишь в несколько футов.

В области начального образования прогресса почти не было из-за ограничительных мер улемы. Но число средних школ медленно росло, поскольку комиссия на словах всячески акцентировала важность религии в образовательном процессе, но на деле старалась вывести светское образование за рамки юрисдикции улемы. Со временем выпускники школ должны были сформировать новую элиту среднего класса для поставки кадров в разные структуры.

После этого султан начал смелый эксперимент с провинциальным управлением, направленный против власти пашей и основанный на принципе консультаций с народом. От каждой провинции он призвал двух представителей, выбранных из числа выдающихся горожан за ум, знания и способности. Они должны были совещаться с Высшим советом, как Ассамблея провинциальных представителей, излагая свою точку зрения на текущее положение и необходимость в реформах.

Этот призыв не нашел отклика, и тогда он отправил в провинции выездных комиссаров, чтобы те докладывали Высшему совету о состоянии реформ. Для каждого губернатора или паши он создал совет, меджлис, члены которого должны были избираться из разных местных общин. Это новшество было хорошо задумано, имея целью создание более ответственного и представительного правительства, но на практике оно забуксовало из-за присущей туркам тенденции одновременно придерживаться буквы закона и нарушать дух реформ. Немусульмане действительно были представлены. Но турки-мусульмане, по большей части реакционеры по духу, оставались в большинстве. Они могли легко запугать и подавить меньшинство, которое должны были защищать, мешая хорошему губернатору и содействуя плохому, который всегда мог возложить вину на свой совет и потому редко привлекался к ответственности. В общем, это была система, которая не только не сдерживала угнетение, но могла быть настолько извращена, что производила внешнюю видимость законности.