Моя малышка - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Кубика cтр.№ 45

Я понимала, что бежать мне некуда – во всяком случае, на тот момент. Мало того – если убегу, Джозеф сделает Лили что-то плохое. Он меня постоянно этим пугал. А если и нет, то Господь нашлет на меня бури и хищных птиц, а потом превратит в соляной столп, как жену Лота. Или устроит потоп, и я утону.

– Я тогда была маленькая, – напоминаю Луизе Флорес.

До того, как перебралась к Джозефу и Мириам, верила и в Санта-Клауса, и в Зубную фею, и в Пасхального кролика. До тех пор, пока у меня не выпал клык. Положила зуб под подушку и всю ночь ждала, что придет фея и положит вместо него золотые монетки. В Огаллале именно так всегда и случалось. Но фея не пришла. Тогда я подумала, что она просто не может найти меня в новом доме в Омахе. Наверное, сейчас летает по всей Огаллале и ищет меня.

Потом стала думать про наш сборный домик на Кеньон-Драйв. Наверное, там уже поселилась другая семья. Может, у них даже есть маленькая девочка, которая теперь спит в моей кровати. Укрывается моим стеганым одеялом, ярко-розовым в оранжевый горошек, и любуется на ярко-синие занавески, которые мама сшила из ткани, которую купила задешево на распродаже, хотя этот цвет у меня в спальне ни к чему не подходил. Вдруг эта девочка спит, прижимая к себе мою любимую игрушку – мягкого фиолетового котенка? Читает с мамой мои книги с картинками? Просыпается утром и вместо выпавшего зуба обнаруживает под мягкой подушкой золотую монетку, а мне не достается ничего?

Однажды поделилась всеми этими мыслями с Мэттью. Рассказала, что Зубная фея меня потеряла, но я надеюсь, что она все-таки меня найдет, и не выбрасываю свой зуб. Спросила, что делать. Может быть, можно как-нибудь передать фее зуб. Он ей очень нужен, она ведь строит из детских зубов сверкающий белый замок у себя в стране фей.

– В стране фей? – переспросил Мэттью.

Тогда объяснила, что из зубов фея сооружает не только замок, но и деревню для всех своих подружек, и называется эта деревня страна фей. Мэттью молча уставился на меня, будто не знал, как ответить. Потом с запинкой произнес:

– Клэр, зубных фей не бывает, – долго молчал, а потом прибавил: – Лучше выброси этот зуб.

Тогда, как и в тот день, когда погибли мама с папой, умерла маленькая часть меня. Про Санта-Клауса и Пасхального кролика спрашивать побоялась. Но когда наступило Рождество, а подарки мне так и не принесли, я сразу поняла почему. И причина была вовсе не в том, что в этом году я плохо себя вела.

Через несколько дней Мэттью оставил у меня под матрасом книгу сказок. «Златовласка», «Три поросенка», «Румпельштилцхен». Особое внимание обратила на сказку про гамельнского крысолова – странного человека, который играл на волшебной дудке, услышав звуки которой дети покидали свои города и шли за ним. Больше их никто и никогда не видел. Читая эту историю, представляла в образе крысолова Джозефа, одетого как средневековый шут на картинке – в пестрое трико и лосины. Вот Джозеф идет по улицам Огаллалы, играя на дудочке и уводя за собой детей. Детей вроде меня.

Не знаю, чего больше боялась в этом доме. Самого Джозефа с его ястребиным взглядом и крючковатым носом, его рассказов о мстительном Боге, того, что он может причинить вред Лили? Джозеф в подробностях рассказывал, как подвесит ее за ноги и зарежет заживо. Брал меня холодной рукой за шею и рисовал страшную картину в жутких деталях, употребляя слова вроде «сухожилия» и «нервы». Что все эти слова значат, толком не понимала, но все равно очень пугалась.

Как ни странно, из-за угроз Джозефа и рассказов о Божьем гневе в доме чувствовала себя спокойнее и никуда бежать не хотела. Только смотрела в окно на мальчишек, гоняющих на велосипедах, и девчонок, рисующих мелками на асфальте. Эти дети были мои ровесники. Они и понятия не имели, что творится за закрытыми дверями в доме Джозефа и Мириам. Для них они были просто соседями со странностями. У нас в Огаллале тоже такая была – старая вдова миссис Уотерс, которая жила на нашей улице. Бывало, ходила по городу и громко, будто по телефону, разговаривала с покойным мужем.

Представляла, как мамы и папы велят этим ребятам держаться подальше от Айзека и Мэттью, – мол, с этой семейкой лучше не связываться. Сами они с Джозефом тоже не разговаривали. Зато потом наперебой твердили полиции, что сразу заметили – в этом доме происходит что-то подозрительное. Но предпринимать ничего не стали.

Как только Крис уходит, тихонько соскальзываю с кровати, чтобы не разбудить Зои. Дочка спит крепко, как младенец. Раскинулась на спине, разметала в разные стороны руки. Поза морской звезды. Утреннее солнце светит ей на лицо золотистым лучом. Во сне лицо у Зои разглаживается – не видно ни нахальства, ни вызова. На губах играет легкая улыбка. Интересно, что ей снится? Тут Зои вздыхает и, перевернувшись на бок, укладывается на только что освобожденное мной нагретое местечко. Укрываю ее одеялом и прикрываю ставень, чтобы солнце не светило в глаза.

Выхожу в коридор и закрываю дверь. Ноги сами собой несут к запертому кабинету. Кладу руку на никелевую ручку. Прижимаю ухо к двери. В комнате тихо. Сердце бьется стремительно. На ладонях выступает пот, так мощна моя потребность – совсем как голод, или желание найти крышу над головой, или раздобыть теплую одежду в мороз.

Я должна взять на руки ребенка. Сейчас мной руководит не здравый смысл, а инстинкт, рефлекс, побуждение. Знаю, что не должна этого делать, и все же на всякий случай тихо поворачиваю ручку двери. О чудо – сегодня она не заперта! Говорю себе, что это знак.

Уиллоу и Руби лежат рядом на раскладном диване. Обе укрыты зеленым шенилевым пледом. Уиллоу устроилась на боку, повернувшись к ребенку спиной и закрыв ухо подушкой, – видно, чтобы младенец не будил. А может, Крис перед отъездом в Нью-Йорк слишком шумно принимал душ. Уиллоу дышит глубоко. Она крепко спит. На цыпочках прокрадываюсь в кабинет, мысленно ругаясь на кошку, которая вбежала за мной следом и залезла под диван. Шторы задернуты, только сквозь щель в середине проглядывают солнечные лучи, розовые с золотистым. Уиллоу не слышит, как я крадусь по мягкому ковру. Представляю, что ее здесь нет. В комнате лежит только младенец и ждет меня.

Привыкнув к полумраку, замечаю, что глазки Руби широко распахнуты. Она внимательно смотрит на белый потолок, а заметив меня, улыбается и принимается бодро сучить ножками и махать ручками. Осторожно поднимаю девочку. Уиллоу вздыхает во сне, но глаз не открывает. Прижимаю малышку в груди и целую в затылок. Из комнаты выходим вместе.

Сажусь в кресло-качалку.

– Вот так, – приговариваю я, ритмично покачиваясь с Руби на коленях. Пересчитываю пальчики ее ручек и ножек. Глажу нежную головку. В комнате тихо, только тикают деревянные часы на стене. Выкрашены они белой краской с эффектом состаренной поверхности. В полутемной комнате римских цифр почти не видно. Солнце поднимается над озером Мичиган, окрашивая золотом восточные стены зданий. На небе серебристо-розовые легкие облачка. Мимо пролетает стая птиц – должно быть, воробьев. На деревянные перила балкона садится горлица и через окно смотрит на нас с Руби. Взгляд глазок-бусинок удивительно внимателен. Птичка склоняет маленькую головку сначала на один бок, потом на другой, будто хочет задать какой-то вопрос. На улице никого, если не считать редких прохожих, спешащих кто на работу, кто на утреннюю пробежку. Проезжает автобус, даже не дав себе труда притормозить на безлюдной остановке. Следом проносится такси.