|
||
|
|
||
|
|
Онлайн книга - Марсиане | Автор книги - Ким Стэнли Робинсон
Cтраница 98
1. Что у меня в кармане
Вспоминаю, как в бостонский год мой На закате, один, я вдоль Чарльза гулял: Город снежной укрыт пеленою, Копья деревьев чернеют в ряд, Лед на реке серебром блестит. Лезу в карман замерзшей рукою — Под пальцами книга, что потерял, Любая, забытая, хоть о чем — Нежданный подарок в моих глазах. 2. Финал Девятой симфонии Бетховена
Миг смены партий в хоре уловив, Слушаю пенье – оркестр вторит эхом Его голосам, добавляя свои В фугу, словно бы море плещет. Сплетенье мелодий в один момент Не разорвать, то – раскаты грома. Я знаю, создал Бетховен Дивную оду совсем глухим. Там, где только знаки чернели На листе, он видел слияние Голосов, поющих в его голове. Рожден быть писателем. Ах, Уолдо, Уолдо, Была бы то правда, Но, напротив, Тоска вопьется в нас — Так тушь чернит листы. Пляшут волны, рождаясь, где? Утопая в море чернил, Шеклтон пред волной застыл — За тучу принял ее. Лодка – под воду, всплыли с ней В новом мире и провели В Южной Джорджии ночь. В пещере Шеклтон вскочил, Вопя, и голову разбил, На камень налетев во тьме, Чуть не убился в полусне, Грезя о той волне. Пересекая Матер Пасс
Когда жизнь трещала по швам, Я отправился к Матер Пасс, С каждым шагом в небе сгущалась мгла, Пока мир не посерел. С запада на восток катил По небу бочкой пустой гром, Лишь пересек я Верхний Бассейн, Сразу же снег пошел. Белые хлопья вокруг меня, Камни скользят под ногой, В парке, в штанах – сух и согрет, Я прежнюю жизнь отверг: Прошлого нет. Самый след В ветре, в шуге растай! Я не вернусь! Никогда! Прочь уводил каждый шаг вверх. Горбат и выщерблен, утес Вставал в тумане, и хребтом Тропа вилась незримо. Нет Теперь возврата – до небес Джон Мьюри прорубил ее С командой – смерть им принесла Дорога в горы: имена Прочел, меж них – мое. После был перевал, Где вскипала метель По сторонам, в скалах я Вздумал поесть, но продрог И налегке миновал Белую свастику – северный склон, Чтоб разглядеть Палисад Лейкс, У самых ног: кружевом пал Иней на золото камней, Под солнцем новый день сиял, Рождался мир, отныне – мой! К костру туристов я подсел. – Ты в бурю Матер пересек? – Да, я былое бросил там, И больше страха нет во мне. – Томас Хорнсби Феррил Полжизни – года Прошли будто миг. Перевал, горный пик Также манят в поход. Мох, луга и ручьи Простерлись у ног. Далека, как беды мои, Над палаткою россыпь звезд. 3. Написано звездным светом
Не вижу слов. Водопад как струна В ветре звенит, рушится с круч. Сумрачный лес освещает луна, Чистый белеет лист. Я пишу, различая лишь, Как чистый белеет лист, — Вот она, жизнь моя: Лагерь у скал, можжевельник, тьма. Сердцу легко. Ветер устал, Смолк к пятничным снам. Большая Медведица льнет к хребту, Друзья давно в палатки ушли, На белом камне один в свете звезд, Над головою кружат миры, Прочь уплываю, ритм уловив. Сколько зажглось – не сосчитать, Этих неверных, маленьких искр, Прежде чем мрак, отступив, Млечный Путь взору явил. Цвели б небеса белым огнем, Но облако сажи гасит волну, Так же и мы небо коптим — Прах, на ветру пыль. Звездный свет обнажает суть. Камни спят. Деревья живут. Водопад шумит, Прочий мир Тих, как сердце мое. Незримые совы
Помню, в горах ночевали мы: Тот уголок приметив давно — Крупный песок, валуны и кусты Возле вершины, – решил отыскать я, И ничего не боялась ты. Лишь под вечер отправились в путь. Воду несли в рюкзаках. Выше – Хрустальной Цепью во мрак, Выше – щебенкой, усеянной травами, Пока вновь не увидели свет. Лагерь поставили, где желал, — Меж можжевельников старых, а там День в колодец ущелья упал, Небосвод потускнел. Ужин готовили, к камню прижавшись. В пронзительно-синий миг – не солгу: Цвет этот глубже других цветов — Мы вздрогнули – в ветре мелькнула тень, И снова в дрожь – сорвалась с небес Лавина тьмы: они настигли нас, А их не видно – не взошла луна, Пронзают воздух в тишине ночной. Нетопыри? Нет. Больше. Стаю скоп Услышал бы. Мы, жертвы пары сов, Пригнулись – нападенья избежать. Безмолвная атака – чувств разлад: В строенье крыл секрет – нем их полет, Внизу трещат дрова, а надо мной Кружится тьма, как черный стробоскоп, Его лучи над головой скользят. Одна внезапно задела меня, Я поднял горелку, и «Василек» В небе расцвел, разгоняя тьму, Синей звездой, вспышкой огня, И та унеслась на черных крылах. Мы хохотали, немного нервно — Нас приняли, видимо, за еду. Стал Млечный Путь паутиной белой, Где светлячки горят, И синий блик, чуть сомкнешь глаза, В палатке синей уснуть мешал. Вышла луна из-за синих туч — Их синева во мне, В тебе – всегда и везде, Взгляд мглы и небес, Где бы мы ни были. Сколько бы ни прошло лет, Засыпая, я вижу, как совы кружат, Мы лежим вместе, там, на камнях, Или парим в немой синеве. От чайной к чайной вел нас Землей, что иссекли Горные реки – как много их тут! Он заботился о еде, Постели стелил, Указывал путь. Вверх по ущелью Дудх-Коси: Свежие листья к ногам пристают, Мокро – над нами тучи висят, Под вечер рассеялись, и вдруг Выше гор в поднебесье встал Новый хребет над головой. Мы шли к нему. Намче-Базар влез на скалу, Тенгбоче, Пангбоче, Периче — Стены каньона круты – ползем До Горакшеп, по камню, в снегу. В «Мертвой вороне» – последний чай, Там громоздится Кала-Патар — Тихо сидим, лица подняв К Эвересту, чтобы взглянуть, Как блестит в небесах она — Сагарматха Джомолунгма, Матерь Мира и богов. Путь завершен под Южным Седлом: (– Последний лагерь, – сказал Тензин.) Мусор, легенды про мертвецов — Четыре раза он там бывал, Скарб альпинистов с шерпами нес Над бездной, где Кхумбу ледник, Где мир готов рухнуть во тьму, В любой момент – как и в любом Месте планеты, куда ни ступлю: Тогда лишь Тензин ведал о том, Что жизнь – прогулка по тонкому льду. Его древний лик – Гималаев гряда. Правда морщин в рассветных лучах: – Над Южным Седлом ветры злы. Ему пятьдесят пятый год. Утром тем захворала Лиз, Он свел ее за руку с горных круч, Поил водой, как ребенка, Нас в Периче вернул, Работал в чайной, пока Лиз с гриппом боролась, С шерпами готовил весь день, После к древнему храму отвел нас — Маски демонов на вратах, Взял с собой в Тенгбоче по дождю, Чтобы мандалу показать: Пять мужчин сидели, смеясь, Тек песок разноцветный в круг Из чакпу в пальцах их — Алый, синий, зеленый и желтый. Шутки звучали, и всем троим, В грозу у монахов нашедшим приют, Казалось, открылся в Шамбалу путь. Тензин возвратил нас домой, Вниз к Намче, еще ниже к Лукла, Где ножи взлетных полос Режут ущелье – границу границ. В лавке шерп, на закате дня, Народ к экрану прилип: (Гудит генератор – Хонда – в углу), Концерт «Живой помощи» – кадры бегут Снова по кругу, но, увидав Буйство Осборна, все замрут, А Тензин, что привел нас сюда, Берег и учил в снежных горах, Отставил тарелку, приблизился к нам, Рядом присел и, спросив: – США? – в Оззи ткнул. – Нет. Это Англия, – говорю. «Красный Марс» с «Сатьяграхой» Гласса, «Зеленый» под «Эхнатона», «Голубой» под «Screens» и Мисиму. С Майей – Астор Пьяццолла, «Полночное танго». С Энн – Гурецкий, Третья симфония, Пол Винтер, «Sun singer» И японская песня Сакура. С Саксом – струнные квартеты Бетховена и сонаты для фортепиано. С Надей – Армстронг пятидесятых, Клиффорд Браун, им вслед… Чарльз Мингус. С Мишелем – Кит Джаррет, «Концерт в Кельне». С Ниргалом – Наджма. Вечные Ван Моррисон, Пит Таунсенд и «Yes». Ван, если я счастлив, Пит, если я злюсь, Стив, если в ударе, Астор, если сдаюсь. Отчет о первом зафиксированном случае ареофагии Для Терри Биссона
В сорок три я почти бросил Марс, Наброски листая, медлил — Прелесть романа и дел любых Возникает не сразу, ждет момента, Среди занятий придет, а до — Хаос и мука, но, помня о том, Я ощущал, что могу связать их, Сделать одним – завершатся труды Чудом, исполненьем желаний. Странных реликвий настало время — Марса осколков – архонит Упал в октябре возле Нигерии, В шестьдесят втором – миллионы лет Пробыл в космосе, а потом В ожерелье жены мерцал. Сломав оправу, я камешек взял, На крышу влез на закате: Вороны к гнездам летят с полей, В сумерках черен прибрежный кряж, С запада златорунной отарой Льнут к нему тучи в сини небес. Ветер в дельте свеж: я замерз — Мужик в годах, на балке верхом, Не фальшивку из Джерси разгрызть готов, Но, истинно, дольку Нового Света — Странно даже представить это — С соседней планеты камень. Объяснить невозможно, но мне, Мечтавшем о Марсе, на земле Открылся, полный трепета мир, Лучше, чем прежде, я видел его: Вечер вокруг красотою дышал, Ночь опускалась, как занавес в театре, Плыла на восток черных птиц череда, Мой дом – под ногами. В солнца лучах Утес купался – и я положил Камень в рот. Увы! Ничего — Ни тока по венам, ни языков Новых в копилку – не разжевать мне, Не раскусить создание Марса. Вкуса у камня, видимо, нет, Скрипит на зубах, как песок, Коль проглочу – окажется смыт, Но желудочный сок, касаясь, Сгладит контуры, унесет Пару атомов – ведь графит Остается в костях – у него Семь лет цикл распада, даже год — Уже хорошо – так я сидел, Переваривал Марс, солнце в глаза Било сквозь Бериессы щель. Дует ветер – как листья осенью, Жизни кружит, но невозможные Эйфория и скорбь – одно: Пыльный вихрь, игра настроения. Плыть ли ястребом в небесах, Виться змеем в прахе земном — Все – гармония и сплетение Неких тайн. Чтоб закат такой Увидать, нужно много лет Тренировки воли и взгляда: Чудный день, когда мир пришел В равновесье с моей душой. Я глотаю Марс – предо мной Миражи цветут, притворяясь Калифорнией. Красный плач
Этого не понять Никогда, никому, поверь: Ни через призму минувшей жизни, Ни заселяя Марс теперь, Они не узнают, как здесь было, Прежде, чем мы изменили мир. Как небо алело в закатный час, Как просыпались в солнца лучах, С бодростью в теле – камни у ног Всегда на две трети легче земных, Даже в снах, заветом сочли мы Этот факт, и путь был открыт В суматохе дел и событий: Нить Ариадны, скользя змеей, Иногда исчезала, чтобы вновь Появиться и вести за собой, Мостками над бездной лечь. Как зависели в эти дни От скафандров, в которых шли, — Не добыча пыльных ветров, Но пилигримы, пьяны От страсти: смотрели вдаль, Сгорая в марсианском огне. В венах, в уме он пульсировал — Мысль рождалась из тьмы: «Человек подобен планете, Поверхность ее и душа — Близнецы – им не жить Друг без друга», – с нее Начались перемены. Правду – прошлого больше нет — Мы принять не хотели. Не узнавали знакомых мест, Видов памятных и каменьев, Все былое в минуту одну, Растаяло как туман, Марс без покровов пред нами лег, Расчерчен ветрами, наверное. Мог бы Маленький Принц здесь мечтать: В маленьком мире думать о том, Почему зажигают звезду, На склоне вулкана грезить, За небесами искать ответ — Прочь улетели и мы, и, в песке Красном простершись, поняли вдруг: Мы чужие на этой земле, И всегда знали: Марс нам – не дом. «Мы лишь гости на этой планете», — Сказал Далай-лама очень давно. Столетье всего тут живем, И, может быть, пробил час, Забыв про эго, служить добру, Как Будда всем помогать. Мы знали, с чем встретимся, говорю, В морщинах Марса любой мог прочесть, Рельеф нашей жизни – средь впадин и гор, Оврагов и звезд – и она Бесплодна, как земли эти: Красная пыль, скалы, рассвет — Красный янтарь нового дня — В нем застынем навеки. Два года
Мы были братьями тогда – ты и я, А мама на работе целый день, Без бабушки, друзей, большой семьи, Вдвоем ходили – вместе веселей — В ближайший парк, средь улиц городских: С Ямайки няньки нам смотрели вслед, Качая мелких, от жары больны. Вокруг – детишки, мама вслед за дочкой, Я – за тобой, дыханье затаив: Ты на качелях – я сожму ладони, Волнуюсь – надувным мостом бежишь И, запрокинув голову, хохочешь. Застыл у края – спрыгнуть не спешишь, Взглянул назад – путь без падений пройден. С едой играешь – смех взлетает звонкий. Сок яблочный тебе не по нутру (Хоть это – ложь), нечаянно прольется, Смеешься – луже рад и воробью. В развалы книжные – по пыльным полкам Тома расставим, бомбы ли – не суть: Швырял их на пол, потешая взрослых, Я запретил, а ты пустил слезу. Так прочь отсюда: нас зовет дорога, Уткнешься в шею мне, в пути уснув. Идем домой. Лед-молоко кипит — Привет от мамы – очень хочешь пить, Лоб трону языком – ты весь горишь, Тебя качаю, не спуская с рук: Все высосал – бутылочка скрипит. Едва задремлешь – книгу я пишу, На Марсе отдыхаю целый час, Иль размышляю и в окно гляжу, В поток машин. Твой плач пробудит нас От снов пустых – назад вернемся мы. Движенья звезд, орбиты, зодиак Рассчитаны, как наш с тобою быт, Беда и мука: вновь менять пеленки, И «ложечка за маму», вечный крик, Дни черные, когда проходит дворник, Когда из кубиков возводим дом: Я строю, ты крушишь. Чего же больше? Все это время говоришь – жуешь Глоссолалии с именами смесь: Приказы, утвержденья – г’лять идем! Игра «Что папе сделать?» – всех смешней. Еще ты понял принцип аналогий, Как сходство разных вроде бы вещей: Синь грузовик, синь неба – ты в восторге, Лицо сияет, и слова текут, И описанье речью обернется: Сильно. Плюю. Небо. Я. Солнце. Грусть. В той же гостиной сидим с тобою, Каждый сам по себе – я дивлюсь, Сколько разлукой долгою стерто. Были – сиамские близнецы, Теперь держит дома лишь непогода. Смотрю волейбол, спортканал подключив, В колонках – Бетховен, читаю Пост — Играешь с машинками и бурчишь Что-то себе под нос, В собственном мире – пока я гляжу Все мои «я» сменяет одно, Радо концу. Спрошу: «Милый мой, Давид, расскажи, ты помнишь Бетесду?» Мать, с жаром тем же, спросила б меня про Сион. Давид удивился: «Нет, папа, я знаю наш дом, Где что стояло, как выглядел он, По фотографиям и открыткам – видел мамин альбом». В моей памяти вместо Сиона Калифорния – велик трехлетки, Что с отцом собирали у елки, Шоколадный. «Я взял его целым», — Он сказал. Все минувшее – ложно. Давид, за тебя болит сердце, Ты понял: мир – жесток и неверен, Говоришь, «не помню Бетесды». Ты познал отчаянье, гнев, Муки и смерть. Зальешься ли смехом, как в детстве, Увидев, что лебедь к причалу плывет? Ты ликовал, лишь поймает он хлеб. Был вне себя и больше, чем Воспоминания и надежды, — Вмиг такой страх сходит на нет. Брат мой, мальчик потерянный, За двоих мне помнить позволь, Наше счастливое время. Прощаюсь с Марсом
Я бродил по Сьерра-Неваде — В Драконьем Бассейне вечер застиг, Возле деревьев, где ручейки Падают вниз – расколот гранит, А по кромке трещины той Вьется пышный зеленый мох. На берегу – роща бонсаи, У водопадов – черный поток Глянцем блестит, тронут лучом. Я стоял и смотрел в глубину — Чаша бассейна или кулак Серый, лишайником оплетен, Убран ковром из трав? Щебень и камнеломки цвет, Из осоки на самом дне, Поднимаются иглы скал. Лагерь разбил у воды – из вещей Спальный мешок, мат, походная печь, Полотнище на землю. Ужин кипит Прямо у ног. Свет становится синим. Пенье ручья. В небесах Звезды глаза открыли. На вершине горной застыл Розовый блик, а сам пик – индиго, Но, границу цветов размывая, Мрак превращает их в тени. Мерцают Сотни светил в вышине и разлит Млечный Путь над ложем моим: Он никогда не устанет Видеть все те же сны, Слушать в горах обвалы, Голос живого камня. …Подскочив, тянусь за очками, Вверх смотрю на рой Персеид: Звезды падают в темноте, Вниз летят с каждым стуком сердца, Быстро, медленно, близко, вдали, Красноватых много и белых. Распадаются. С треском жар Рассыпают по сторонам — Их следы на граните горели, А мой взор приковал, Алый пламень, но на местах, Звезды остались, светом Полня каменный кубок резной Бассейна драконов: мы в страхе глядели Как фейерверк небо рвал, Пронзая воздух у самых вершин, Засыпав искрами Фин Дом. Надо мной метеор пролетел. Уау, я вскрикнул, но жуткий шум Ввергнул во тьму, в огненный ад, Боже, они горят! Боже мой! Я кричал, Пока лез из мешка, шарил вокруг, Искал ботинки, а воздух тлел, Пах, как листва в ноябрьских кострах. Из фляжки глотнув, я любовался Огнями, что гасли и вновь пылали, Еще раз бога призвав В свидетели, побежал К ручью и расстался с мыслью, Что видел все, звездный дождь увидав. Ведь бассейн изрыгал огонь, Пред глазами кружили искры, Зелень молний гвоздила дно Каждый миг, пока наконец-то Не сгустился мрак. Уяснивший, Теперь не время для спешки, Зачарован оранжевым метеором, Камнем, оставшимся на плите, Дикой звездой, пышущей светом, Я уселся поодаль. Дыханье унял, примостившись В позе лотоса, за агонией, Угасаньем огня следил, Жар ловил ладонью открытой — Уплывающий вверх туман, Поднимавшийся к небосводу, От раскаленного добела Камня, подчеркивал глянец мертвый — Черным зеркалом стал бассейн, Отражая ночную тишь. Запах дыма еще не исчез. На местах своих все светила, Звездопад прошел, и журчит, Устремляясь дальше, поток — Тоже некий свидетель тайн Неотмирных. На визитера Я глядел – он делился теплом Со мной, истекая мглою: Оранжевый гас отблеск, Сменяясь ржавым и черным. В лагерь, спальный мешок захватить, Вернулся я, чтоб не простыть, Как тут уснешь? Томила меня Бессонница прежде, но оправдал Ночь эту гость мой. Нездешний цвет Сажи покрыли хлопья — Ржавый блик в сиянье луны, Что висит над пиком кривым, В бассейн опуская холодный взгляд, Воду в ручье рябит. Бледный огонь меркнет впотьмах, Метеорит сливается с ночью, Все еще теплый в глубине Каменной чаши, среди теней Тусклых гранитных плит. На рассвете он почернел. Я его с собой захватил: Над камином лежит теперь Напоминает о чуде в горах, О месте людей и других мирах. Я не забуду, как в звездном дожде Он прожег небеса, Как оранжевый свет дарил, Маленьким солнцем согревал. XXVIII. Сиреневый Марс
Он вырывается из беспокойного сна и жаждет кофе. Выходит на кухню к семье, садится за стол. Завтрак – будто сцена картины Мэри Кэссетт, если бы ее писал Боннар или Хогарт.
|
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
© 2020 LoveRead.ec - электронная библиотека в которой можно
читать онлайн книги бесплатно
.
Все материалы взяты из открытых источников и представлены исключительно в ознакомительных целях.
Все права на книгу Марсиане
принадлежат автору Ким Стэнли Робинсон и издательствам.