|
Cтраница 97
– Красиво, не правда ли? – говорит Роджер.
Айлин качает головой, опускает взгляд. Она вся продрогла, а ветер просвистывает между сломанными ветвями.
– Оно мертвое, Роджер.
– Что?
– «Темнота быстро надвигалась, – проговаривает она, не смотря на него. – Холодными порывами задул восточный ветер…»
[84]
– Что ты сказала?
– «Машина времени», – объясняет она. – Конец света. «Нет, невозможно описать это жуткое безмолвие».
– А-а, – говорит Роджер и обнимает ее за плечи. – Английский факультет. – Он улыбается. – Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Все такая же студентка с английского факультета в Марсианском.
– Да. – Порыв ветра будто пронизывает ее грудь, словно бы подув с какой-то неожиданной стороны. – Но теперь все кончено, разве ты сам не видишь? Все мертво. – Она обводит деревья рукой. – Все, что мы пытались здесь создать!
Изолированное плато над ледяным морем, лес погибших деревьев – все их старания пошли насмарку.
– Вовсе нет, – возражает Роджер и указывает на вершину холма. Фрея и Жан-Клод бредут по мертвому лесу, останавливаясь, чтобы изучить отдельные деревья, проводя руками по их спиральным волокнам и затем переходя к следующим прекрасным трупам.
Роджер подзывает их, и они поворачивают к ним.
– А сейчас послушай, Айлин, что они скажут, – шепчет он ей. – Просто посмотри на них и послушай.
Молодые, подходя, покачивают головами и лепечут что-то при виде сломанных деревьев.
– Какие они все красивые! – восклицает Фрея. – Такие чистые!
– Слушайте, – перебивает Роджер, – а вас не волнует, что все вокруг исчезнет, как этот лес? Что Марс станет непригодным для жизни? Вы не верите в кризис?
Они удивленно смотрят на него. Фрея качает головой, будто собака, стряхивающая воду. Жан-Клод показывает на запад, где под ними простирается огромное ледяное море.
– Того, что раньше, не будет никогда, – говорит он. – Вы же видите всю эту воду, видите солнце в небе. Видите Марс – самую красивую планету в мире.
– А как же кризис, Жан-Клод? Кризис.
– Мы его так не называем. Просто долгая зима. Все живое остается под снегом, ждет следующей весны.
– Но весны не было уже тридцать лет! Ты не видел ни одной весны за всю свою жизнь!
– Весна это Ls=0°, да? Она бывает каждый год.
– И с каждым годом все холоднее.
– Мы еще отогреемся.
– Но это может занять тысячи лет! – восклицает Роджер, довольный своей провокацией. Он говорит, как все те люди в Берроузе, думает Айлин, – как и сама Айлин, когда впадает в отчаяние из-за кризиса.
– Мне все равно, – заявляет Фрея.
– Но это означает, что вы никогда не увидите изменений. Даже если проживете очень-очень долгие жизни.
Жан-Клод пожимает плечами.
– Главное – сама работа, а не ее результат. Зачем нам так на этом сосредотачиваться? Ведь результат означает только то, что ты уже все сделал. Лучше быть в середине или в начале, когда еще многое предстоит сделать и когда все может повернуться куда угодно.
– В том числе провалиться, – не унимается Роджер. – Может стать еще холоднее, атмосфера может замерзнуть, все живое на планете может погибнуть, как эти деревья. И вообще ничего не останется.
Фрея недовольно отворачивается. Жан-Клод замечает это и, кажется, впервые приходит в раздражение. Они не понимают, о чем говорит Роджер, и это их просто утомляет. Жан-Клод кивает, указывая на безжизненный пейзаж.
– Говори что хочешь, – произносит он. – Говори про свой кризис, что все погибнет, что планета замерзнет на тысячу лет… говори хоть, что звезды упадут с неба! Но жизнь на Марсе будет все равно.
XXVII. «Если бы Ван Вэй жил на Марсе» и другие стихи
Проездом
Каждый на Марсе лишь гость: Ночи в мотелях, а дни – на дорогах. Друзья вдали, с большинством Не увидимся – помним, У жизни краткие сроки. Если, за годом год, Сеть привычек плести, Делая то же впредь: В номер – обед, друзья, пути, — Можно решить, нас не ждет Смерть.
Чуть тронувшись
Однажды, как сомнамбула в ночи, Брел к ванной: шкаф, изножие кровати Оставил за спиной, и за порогом Хотел стены коснуться – ее нет. Вневременная жуть. В дыре я, в черной. Меж звездами зияет пустота. Ах, в спальню я попал чудную вдруг: Стены там нет и без шкафов – пустоты. Вот коридор, ведущий к новой ванной, И полностью квартира вся – другая. Я осознал, где я теперь ночую, Исчез тот сонм ужасных наваждений.
Цвета каньона
В каньон Лазули, вместе в лодке, И, меж тенями, звучит Лед под веслами, тонкий. Вширь – ручей: змеем в лучах, Впадина древний камень язвит. Каждый вздох в иней оделся. Тянется вдаль красный каньон, Следом другие – конца им нет. Ржав песчаник, ветер поет, Мрак из трещин льется на нас. Где алый пляж размыт — Зелень – мох и камыш. Природа? Культура? Нет. Марс. В темно-лиловом небе Две звезды – синь с серебром — Земля и Венера.
Vasitas Borealis
Красные камни, пески – скрыты в воде: Пришлось ее из почвы откачать, Чтоб уничтожить ту малость, что знал Каждый о месте, где в воздухе след Остался, будто угарный газ. И день перед нами дрожит в огнях — Рыжее пламя прыгнуло вверх, Его здесь не было, когда Мы сделали первый шаг В мир, написанный на воде.
Ночная песня
Заплакал ребенок — Встаю посмотреть. Он все еще спит, Возвращаюсь в постель. Как же много Часов таких: На страже ночью, Пока семья спит. Жена пинает меня во сне, Дует сквозь щели в южном окне, Поезд вдали гремит. Звон цикад бьет по нервам мне, Мысли, как метеоры. Только быт на уме, Снова и снова.
Пустошь
Над перевалом – бег облаков, Край неба ал от зари. Белый гранит, ржавый гранит. Озеро. Тает снег. А под скалой — Сосны и тени, В водах дрожит Лед отражений. Рыба играет – лед Вмиг кругами идет, Тот, что на сердце – нет.
Имена каналов
Тут Лестригон и Гибла тут, Киммерия, Антей, Скамандр, Пандора и Фретум, А также Хиддекель, Фисон, Питон, Протоний здесь, Конечно, и Аргей. Тут имена и впадин, и вершин, Попавших в первый телескоп земной, Вулканов сон, Эллада и Аргил, Глубокие каньоны, темный Сирт И льдов полярных дрожь. Идалий, Гидроат, Окс, Геликон. Здесь линии ландшафты создают, Ведь, иллюзорные, давным-давно Мир темных пятен оплели собой: Любая, различимая с Земли, Простерлась сотней километров вширь. И снова имена, что жизни ждут: Кадм, Эригона, Гебр и Илисс. Так глупо – я уже влюблен в простор Пирфлегетона, Ортиги, Мемнонии, Эвменид. Живу в долине, ровной, как стол, Окруженной горами, где нет дождей. К западу встал Малый Хребет, Большой – на востоке. Вдаль посмотрю — С юга на север тянется путь, Да, марсианский канал велик.
Еще одна ночная песня
В смятых простынях дрожишь. Взмок. Замерз. В тебе Тлеет боль во тьме. Жернов ума заскрипел — Скорлупки годов в пыль растерты: Вина, ностальгия, скорбь о чем-то, Грусть ни о чем, в мыслях – тысяча дел, Прошлое: помнишь, помнишь? Яркий витраж, что разбит, Ты не сложишь, Не поймешь минувшего речь. А что теперь – известно вполне: Боль в колене и скрытый гнев, Всхлип жены, В детской – вздохи и шутки, Вновь твердишь: спи-усни. Шесть мыслей об использовании искусства
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|