Нелокальность. Феномен, меняющий представление о пространстве и времени, и его значение для черных дыр, Большого взрыва и теорий всего | Джордж Массер | страница 18 | LoveRead.ec

Нелокальность была важной частью этих верований. Запутанная сеть связей объединяет вещи, которые могут казаться несвязанными. Мелочи могут влиять на что-то большое; находящееся в одном месте может влиять на то, что находится в другом месте. Эти нелокальные влияния действуют в определенной мере как человеческие эмоции: части Вселенной буквально нравятся или не нравятся друг другу, создавая всепроникающую сеть симпатий и антипатий. Один из первых антропологов, изучавших магические верования, Джеймс Фрезер, в 1911 г. описал два основных принципа: «Во-первых, подобное создает подобное, или результат напоминает свою причину; и, во-вторых, вещи, которые когда-то находились в контакте, продолжают действовать друг на друга на расстоянии после того, как физический контакт прекратился». Такие влияния кажутся самим определением сверхъестественного, но Агриппа думал, что они абсолютно естественны, и считал их нашей мимолетной возможностью узреть лежащее в основе всего единство физического мира. В качестве доказательства он и другие приверженцы таких взглядов эпохи Возрождения приводили те явления, которые вызвали трудности у философов-механицистов, в том числе магнетизм и океанские приливы, наряду с другими идеями, в которые в те времена верили почти все (включая ведущих философов), в частности с алхимией, астрологией и нумерологией.

Магические идеи звучат фантастически для современных ученых, но, откровенно говоря, многие из моделей, выдвинутых механицистами, такими как Демокрит и Декарт, звучат так же. В обоих случаях, что важно в долгосрочной перспективе, так это образ мыслей в целом. Механистические модели придают особое значение понятности мира, магические — ее таинственности. Механистические модели являются редукционистскими, магические — холистическими. Исторически западная культура колебалась между этими дополняющими друг друга точками зрения. Магический взгляд на мир очаровывает сладостью запретного плода, затем теряет свою привлекательность, когда люди начинают задаваться вопросом, чем они занимаются, и снова заинтересовывает, когда рационалисты становятся самонадеянными и утверждают, что они могут очистить мир от тайн, и это продолжается по сей день. Этот цикл был движущей силой научных революций, и некоторые историки видят его следы в споре Бора — Эйнштейна, полагая, что Эйнштейн свидетельствует в пользу, того, что Вселенную можно постичь умом, а Бор — в пользу того, что в конечном счете она непостижима.

•

Одно из периодических возрождений магического мышления произошло в XV в. После того как ученые переписали и перевели древние философские труды Аристотеля, Лукреция и других, они обратились к древним текстам неоплатонистов и герметистов. Такие толкователи, как Агриппа, ухватились за них, как за возможность отдохнуть от старых педантичных схоластических методов.

Две особенности магии заполняли пробелы механистической философии. Во-первых, она была эмпирической. В те времена эксперименты не занимали важного места в господствующей философии. И старомодные схоласты, и такие реформаторы, как Декарт, думали, что они могли разрешить загадки Вселенной просто путем размышлений. Сторонники магии считали, что природа не поддается здравому смыслу. Чтобы исследовать ее тайны, нужно купить пробирки и заняться делом. Те, кто практиковал магию, стремились не только изучать, но и управлять природой, чтобы сделать мир лучше. Именно они в значительной мере определили идеализм Ренессанса. В «Речи о достоинстве человека» (Oration on the Dignity of Man) Джованни Пико делла Мирандола, философ 20 с небольшим лет от роду, герметик и каббалист, утверждал, что статус человека происходит не из нашего положения в глобальной схеме вещей, но из того, что мы сами решаем думать о себе. За такое замечательное мнение папа римский арестовал его. Среди тех, кого вдохновил Пико, был Шекспир. В монологе Гамлета «Какое чудо природы человек!» используется поразительно похожий язык, а волшебник-утопист является главным героем шекспировской «Бури».

Потенциальные волшебники сильно ошиблись в целях, которые они себе ставили. Алхимики не могли превратить свинец в золото, астрологи не могли предсказать судьбу королей, зельевары не могли излечить хандру мочой зеленой ящерицы. Но, как пел Джон Леннон, жизнь — это то, что происходит, пока вы строите другие планы. Алхимики и астрологи разработали передовые экспериментальные методы (например, герметичные затворы) и собрали множество экспериментальных данных, заложив основы современной химии, медицины и астрономии. Склонность магии к эмпиризму и идеализму служила примером для пионеров современной экспериментальной науки, которые, как ученые всех эпох, считали себя мятежниками. Англичанин Фрэнсис Бэкон писал: «Цель магии состоит в том, чтобы вернуть естественную философию из тщеты предположений к важности экспериментов».

Второе полезное влияние магии состояло в том, что она заставила философов перестать ограничивать себя рамками механицизма. Она предполагала, что объекты могут взаимодействовать иными способами помимо столкновений друг с другом, а именно нелокальными способами. Понятие гравитации происходит от магического понятия симпатий: тела падают, потому что они ищут другие подобные себе тела. Земля не разлетается на куски, потому что камни притягиваются друг к другу. Это магическое прошлое явно проступает в работах астронома Иоганна Кеплера в начале 1600-х гг. Его книги похожи на посты в блоге. В них он признается в том, что пошел по ложному следу, сделал смелый шаг или впал в кризис неуверенности в себе. Он не был сторонником академической строгости: «Горе мне, здесь я оплошал» — больше похоже на него. И он был откровенен относительно влияния мистики на свой образ мыслей. Кеплер зарабатывал на жизнь составлением гороскопов, и, хотя сомневался в том, что ему или любому другому астрологу под силу предсказать конкретные события, он считал очевидным, что движения небесных тел управляют земными событиями. Он утверждал, что, если бы Луна состояла из воды, как в основном считали люди в то время, она естественным образом притягивала бы земные океаны и вызывала бы приливы. Магнетизм, который также считался магической силой, мог бы оказывать корректирующее влияние на орбиты планет.

Пуристы механицизма восприняли его без сочувствия. Галилео Галилей думал, что Кеплерперешел на темную сторону, «соглашаясь с владычеством Луны над водами, с тайными свойствами и прочим ребячеством». Идеи Кеплера отошли на периферию господствующей философии на полвека, пока Ньютон не понял, как тот был прав.

•

Один историк назвал Ньютона «великой амфибией». Он был и механицистом, и сторонником магии. Как и многие его современники, особенно в Англии, Ньютон был в целом согласен с механистической теорией Декарта, но его отрезвляли ее недостатки. Помимо трудностей с объяснением движения небесных тел, представление Декарта о Вселенной как о часовом механизме было на волоске от атеизма. Зачем нужен Бог, если чудеса природы сводятся к бездумному скрежету шестеренок и пружин? Хотя Декарт оставил роль для Бога в своей модели, убедительностью она не отличалась — это был просто фиговый листок, придуманный, чтобы агенты папы не постучались в дверь. Другие видные атомисты, прежде всего Томас Гоббс, отбросили притворство и объявили себя ярыми атеистами. Для их соотечественников в Англии это переходило все границы. Они были приверженцами религии как интеллектуально, так и из чувства самосохранения.