Нелокальность. Феномен, меняющий представление о пространстве и времени, и его значение для черных дыр, Большого взрыва и теорий всего - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Массер cтр.№ 17

Атомизм достиг расцвета во времена Рене Декарта в середине XVII в. Сегодня Декарта помнят как автора утверждения «Я мыслю, следовательно, существую» и Декартовых координат, используемых на миллиметровке. Но это всего лишь два элемента грандиозного проекта — попытки превзойти самого Аристотеля. Декарт писал другу: «Я решил объяснить все явления природы, т.е. всю физику». И он преуспел: его теория была первой за 2000 лет новой теорией всего, которая могла претендовать на такую же всесторонность, как и Аристотелева. Декарт полностью объединил систему мира Коперника с механистической философией, и его идеи послужили манифестом Революции в науке.

Декарт подчеркивал различия между собственной теорией и классическим атомизмом, возможно, чтобы обосновать свою претензию на новизну, но преемственность очевидна. Мир состоит из частиц, взаимодействующих в пространстве. Тело не имеет непостижимых врожденных свойств или склонности искать свое законное место во Вселенной, как полагал Аристотель. Это просто геометрическая фигура. У нее есть размер и форма, но нет цвета, текстуры или массы. Зная всего несколько чисел (Декартовы координаты), чтобы указать положение тела, вы знаете о нем все, что только можно знать. Едва ли все могло быть проще.

Целью Декарта была постижимость: сделать тайны природы абсолютно прозрачными. Локальность была необходима для достижения этой цели. Тела взаимодействовали строго локально: они двигались свободно и прямолинейно, пока не столкнутся одно с другим; только тогда они изменяли направление движения. Как Демокрит и Аристотель, Декарт не предложил серьезных доказательств этого принципа. «Такие вещи не требуют доказательств, потому что они очевидны сами по себе», — писал он. В повседневной жизни нам приходится дотрагиваться до предметов, чтобы заставить их совершить что-то, и Декарт предположил, что контактное воздействие определяет и все остальное во Вселенной. Проблема заключалась в том, что это не так. Декарт проделал такую тщательную работу по применению принципа локальности, что ненамеренно показал степень его несостоятельности.

Например, Декарт поддерживал старое атомистическое представление о тяготении как о толчке сверху. В его теории планеты находятся в центре космических воронок, вихревые движения которых направляют частицы в сторону их центра. Что касается объяснения того, почему движения планет согласованы между собой, то в представлениях Декарта было много правды. Он почти правильно описывал форму Солнечной системы и предвосхитил современные теории формирования планет. Но его теория была ошибочна в деталях. Помимо многих других недостатков она подразумевала, что тела должны падать в направлении оси вращения Земли, где вихревые движения исчезают, а не к ее геометрическому центру. Если бы это было правдой, то яблоко, брошенное недалеко от Северного полюса, «падало» бы вбок, а не прямо вниз. Что касается магнетизма и статического электричества, то Декарт объяснял их частицами в форме крошечных винтов или рычагов. Об этой идее можно сказать лишь то, что она достойна приза за изобретательность.

Был ли механистический взгляд на Вселенную в целом правильным и требующим лишь кое-каких уточнений? Или его надо было отбросить? Это дилемма, с которой ученые борются всякий раз, когда натыкаются на исключения из какой-нибудь теории. Рассудительные люди не соглашаются с ним, но ответ очевиден только в ретроспективе, да и то далеко не всегда. В данном случае на кону было куда больше, чем одна теория. Бросить вызов механистической теории и ее центральному допущению о локальности означало бросить вызов науке вообще. Если допустить ее несостоятельность, значит ли это признать, что мир неподвластен разумному осмыслению? В некотором смысле удивительно, но ответ — «да». Чтобы «починить» механистическую теорию, участники Революции в науке должны были выйти за пределы самой науки: в область волшебства.

Если в школе вы что-то и узнаёте о науке, то это знание ограничивается тем, что наука — противоположность волшебства. Начиная с Древней Греции философы и ученые пытаются открыть людям глаза на безумства, в которые они верят: гомеопатия, гороскопы и гадания — это если взять только слова на букву «г». Но как тогда объяснить тот факт, что многие из величайших ученых в истории потратили кучу времени на занятие магией? Ньютон устроил алхимическую лабораторию в сарае в саду и собрал одну из лучших библиотек в мире по этой теме.

Я не проводил серьезного исследования, но большая часть знакомых мне ученых увлекались сверхъестественным в какой-то момент своей жизни. Я сам прошел через это в колледже, где читал все подряд о внетелесном опыте, что только мог найти, а позже узнал, что даже Ричард Фейнманувлекался этим. В одном известном учреждении, называть которое не буду, я вошел в исследовательскую группу по похищениям пришельцами, организованную аспирантами и докторами наук. Много «похищенных» пришло в университетский городок, чтобы рассказать свои истории. Если уж на то пошло, мы хотели, чтобы нас убедили, но в итоге большинству так и не хватило доказательств.

Ну, никто из нас не идеален — так обычно ученые интерпретируют этот интерес. Но в середине XX в. историки науки поняли, что магические идеи были слишком распространенными, чтобы списать их на порывы юности или слабоумие конца карьеры. Некоторые дошли даже до утверждения, что современная наука в равной мере продукт магии и механицизма. Именно эти два эмоциональных импульса движут исследователями: восхищение невероятным и стремление пробиться через бакалавриат.

Большинство из нас ассоциируют магию с волшебными палочками и преподавателями зельеварения, издевающимися над своими учениками, но на самом деле это целая мистическая система взглядов. В западной культуре самые влиятельные системы — неоплатонизм, герметизм и гностицизм — возникли во II и III вв. н.э. как ответная реакция на ортодоксальную греко-римскую религию, в которой, как казалось некоторым, слишком много разума и мало сердца. Эти системы, которые смешивались с ранним христианством и еврейской мистической традицией каббалы, вернулись к более древним идеям, таким как представление Парменида о единстве природы и отвращение Платона к механистическим объяснениям. Они сохраняют влияние по сей день.

Приверженцы этих учений отошли от центрального принципа механистической философии, который гласит, что Вселенная в конечном счете проста и постижима. Они рассматривают космос не как часовой механизм, сделанный из неодушевленных деталей, но как органическое единство за пределами нашего понимания. За той действительностью, которую мы наблюдаем, находится скрытый, или «оккультный», уровень, который не является ни простым, ни постижимым. Объекты обладают необъяснимыми свойствами и возможностями, которые проникают на этот более глубокий уровень и которые можно использовать, изобретая заклинания и зелья. В одном из основных европейских руководств по магии времен Ренессанса Корнелиус Агриппа объяснял: «Их называют скрытыми свойствами, потому что их причины покрыты тайной и человеческий интеллект не может каким-либо образом постичь и узнать их». (Имя Агриппы должно показаться знакомым поклонникам Гарри Поттера: он появлялся там в качестве знаменитости на карточке из шоколадной лягушки.)