Наконец я ослабляю хватку, и спасатель укладывает меня в специальную корзину, закрепив мое тело ремнями. Он даёт отмашку в ту сторону, откуда светит фонарь, а сам остаётся с мёртвым телом. Через секунду я ощущаю, как меня поднимают над водой и тащат к свету; мои зубы стучат, а губы дрожат.
Когда корзину затаскивают в вертолёт, мне удаётся последний раз взглянуть на орлёнка на обломке причала, который шторм с корнем вырвал пару дней назад: теперь птенец встал на лапы и машет крыльями, пока на них льётся пена вместе с морской водой, взбитой лопастями вертолёта.
– Эй! Ты меня слышишь? – спрашивает один из людей в вертолёте, заворачивая меня в одеяла и фольгу, пока корзину снова спускают вниз на лебёдке.
Я пытаюсь что-нибудь сказать, но обнаруживаю, что мне не удаётся набрать в лёгкие достаточно воздуха, чтобы ответить. Анестезиолог кладёт ладони мне на щёки. Я впервые замечаю, как сильно замерз. Настолько, что тепло его рук едва ощутимо.
– Эй, друг, не закрывай глаза, – продолжает он, растирая пальцами моё лицо.
Гул вертолёта заполонил всё пространство, прерывистый звук его лопастей как будто поглотил нас. Вскоре корзина снова возвращается на борт. Труп, лежащий в корзине, достают, кладут рядом со мной и накрывают пледом и фольгой, после чего спасатель сам забирается на борт и закрывает дверь.
– Ты это видел? – спасатель расстёгивает ремень на шлеме и кладёт его в сторону.
– Что? – поворачивается к нему анестезиолог, – это один из пропавших полицейских?
– Нет, отвечает спасатель спокойно, – точно нет.
Анестезиолог откидывает плед, и голова трупа около меня поворачивается набок. Теперь мы лежим лицом к лицу. Кожа вздулась, плоть и сухожилия отделились от черепа. Лицо покрыто морскими звёздами, а глаза представляют собой две полости с плавающей внутри мелкой живностью. Нет ничего того, по чему Анникен Моритцен и Арне Вильмюр с таким отчаянием тоскуют.
– Тут ещё, – констатирует спасатель.
Анестезиолог берёт голову Расмуса, отворачивает её от меня и смотрит на спасателя.
– Ещё? В каком смысле?
– Видишь? – говорит спасатель сурово, – эта штука привязана к трупу.
– Вот ведь чёрт, – изумляется анестезиолог.
– Я и сам не сразу заметил.
– Но что это вообще такое?
Анестезиолог удручённо качает головой, после чего снова поворачивается ко мне:
– Эй, ты! – он пару раз резко щёлкает пальцами перед моими глазами. Врач встал передо мной так, чтобы я видел предплечье, которое он держит в руке. Лучевая и локтевая кости выпирают из серой плоти, а толстые морщинистые пальцы напоминают надутую перчатку.
– Чья это рука? – вспыльчиво спрашивает он, – ты слышишь? Что это за чертовщина?
Я не нахожу сил ответить. Звук вращающихся лопастей проводит черту между мной, холодом, болью и всем остальным. Скоро наступает полная темнота.
Глава 43
Когда я снова прихожу в сознание, то обнаруживаю себя привязанным к носилкам. Меня вытаскивают из вертолёта, везут по асфальту и заносят в дверь, за которой находится длинный узкий коридор. Мы останавливаемся в комнате с больничным запахом. В ней много аппаратов, проводов, приборов и людей. Все они, кажется, ждали именно моего появления.
Меня перекладывают на койку, которая стоит между аппаратов. К койке подходит мужчина и наклоняется надо мной, а все остальные режут мою одежду; один начинает сверху, от шеи, другой – от ног.
– Эй! Ты меня слышишь?
Мне удаётся только приоткрыть рот, но оттуда не выходит ни одного звука.
– Ты понимаешь, где ты? – мужчина пальцами приподнимает мне веки и фонариком светит в зрачки.
Я качаю головой.
– Меня зовут доктор Берг. Я здесь заведую отделением травматологии, мы в университетском госпитале Трумсё. Если у тебя получится заговорить, будет отлично. Постарайся не засыпать. Хорошо?
Я пытаюсь кивнуть, стараясь одновременно с этим держать глаза открытыми.
Доктор Берг поворачивается к мужчине рядом с собой и обменивается с ним парой слов, после чего снова разворачивается ко мне.
– Знаешь, почему ты здесь?
Он кладёт два пальца мне на грудь и другой рукой по ним простукивает, а потом повторяет процедуру с другой стороны. После этого он обращается ещё к одному человеку, стоящему у маркерной доски возле моего изголовья:
– Отёк лёгких почти исключен, – мужчина у доски наскоро записывает, – пневмоторакс тоже под вопросом, но на всякий случай сделайте рентген.
Доктор Берг снова обращается ко мне:
– Ну, – говорит он спокойным, почти напевным глубоким голосом, – где ты сейчас находишься?
– Расмус, – шепчу я, а коротко стриженный мужчина снимает с меня слои мокрой одежды, после чего подключает к моему телу электроды, – где Расмус?
– Мартин! – командует доктор Берг, не отводя взгляда от моего лица, – есть гипотермия?
– Легкой степени.
– Температура?
– Тридцать два и три градуса Цельсия. Растёт.
Доктор Берг берёт меня за руку и крепко сжимает мои пальцы, один за другим.
– Чувствуешь?
Я киваю, а он хватает другую руку и повторяет процедуру.
– Больно?
Я снова киваю.
Он отпускает руку и наклоняется ближе.
– Ты знаешь, как тебя зовут?
– Торкильд, – с одышкой отвечаю я и пытаюсь подняться, чтобы увидеть, где я нахожусь и чем занимаются люди вокруг, – Торкильд Аске.
Мужчина у доски записывает имя сверху заглавными буквами.
– Катетер? – спрашивает медбрат, стоящий сбоку от меня. Он только что закончил расставлять электроды и подключил их к аппаратуре, издающей резкий звук.
Доктор Берг кивает, а потом поворачивается к молодой светловолосой девушке, которая идёт к койке. Она садится рядом с медбратом, занимавшимся электродами. В её руке длинная, очень тонкая резиновая трубка, которую она подаёт медбрату, после чего берёт в руки мой пенис и знаком показывает, чтобы трубку ей вернули.
– Расслабься, – говорит медбрат, – это скоро закончится.
– Что закончится? Моя жизнь? – пытаюсь ответить я, но слова тонут во рту, полном слюны. Вокруг меня команда травматологов проверяет показатели кислорода в моей крови, пульс, давление и температуру, постоянно докладывая данные мужчине у маркерной доски. Девушка с резиновой трубкой засунула её настолько глубоко в мою уретру, что только кончик высовывается из отверстия. Она закачивает внутрь воздух или жидкость, а потом встаёт и идёт к следующим пациентам.
– Как ты оказался в море? – спрашивает доктор Берг, в то время как над моей грудной клеткой навешивают рентгеновский аппарат. – Ты упал?