Но как бы то ни было, бремя лишить человека
жизни лежало на его плечах, и тяжкая эта обязанность вызывала в Филлипе
отвращение. Именно он сопровождал приговоренного в “комнату сосредоточения”,
как ее называли, где закон обязывал смертника провести свой последний час.
Именно он раскрывал дверь находившейся напротив газовой камеры и убеждался в
прочности ремней, которыми фиксировались ноги, руки и голова несчастного.
Именно он двадцать два раза за двадцать семь лет произнес фразу: “Хотите
что-нибудь сказать напоследок?” Затем, согласно инструкции, Филлип Найфех
отдавал охране команду закрыть герметическую дверь. По его кивку оператор
нажимал на красную кнопку, и в камеру устремлялся газ. У него на глазах
менялись лица первых двух из казненных. Позже Филлип решил наблюдать за лицами
свидетелей, что стояли перед стеклянной стеной в соседней комнате. Свидетелей
он отбирал лично. Пункт за пунктом он выполнял официальное руководство по
умерщвлению приговоренных: констатировал и объявлял смерть, выносил тело,
опрыскивал его специальным аэрозолем, чтобы удалить из одежды остатки газа, и
так далее.
Выступая как-то раз в Джексоне перед
законодательной комиссией штата, Филлип поделился с аудиторией своими взглядами
на смертную казнь. “Предлагаю идею получше, – взывал он к глухим. – Почему бы
не оставить убийцу в одиночном заключении навеки, под усиленной охраной,
исключив возможность побега или пересмотра приговора? Ведь в конце концов они
все равно умрут – но не от руки государства!”
Слова эти, вынесенные в кричащие газетные
заголовки, едва не стоили Филлипу работы.
Девятнадцать месяцев и четыре дня, думал он,
ероша пальцами жесткую щетку седых волос и вчитываясь в постановление окружного
суда. Сидевший напротив него у стола Лукас Манн терпеливо ждал.
– Четыре недели, – произнес Найфех и отодвинул
документ в сторону. – У него еще осталась возможность подать апелляцию?
– Единственная и последняя, – ответил Манн.
– Когда пришла эта бумага?
– Сегодня утром. Сэм направит жалобу в
Верховный суд, где ее скорее всего оставят без внимания. Возня продлится около
недели.
– Что скажете, советник?
– Каждый из аргументов в пользу осужденного
давно известен. Шансы, что казнь состоится через четыре недели, – пятьдесят на
пятьдесят.
– Это много.
– Сдается, новой отсрочки уже не будет.
В нескончаемой круговерти рулетки, где ставкой
является жизнь или смерть, пятидесятипроцентный шанс почти равнозначен
абсолютному. Процесс вступит в очередную фазу, начнется проработка рутинных
деталей. После долгих девяти с половиной лет четыре недели пролетят в мгновение
ока.
– Ты уже говорил с Сэмом? – спросил Найфех.
– Очень кратко. Рано утром принес ему копию
постановления.
– Вчера звонил Гудмэн, сказал, что направил
сюда своего молодого сотрудника. Он еще не объявился?
– Я говорил с Гарнером и успел пообщаться с
посланцем, Адамом Холлом. В данную минуту он беседует с Сэмом. Интересная
должна быть беседа. Сэм – его дед.
– Его кто?
– Ты слышал. Сэм Кэйхолл – дед Адама Холла по
отцовской линии. Вчера мои люди покопались в биографии внука и обнаружили пару
неясных моментов. Я связался с отделением ФБР в Джексоне. Через два часа по
факсу прислали самую подробную информацию. Сегодня утром у меня в кабинете он
все признал. Не похоже, чтобы парень рассчитывал скрыть это.
– Но он носит другое имя.
– Долгая история. В последний раз дед и внук
виделись, когда Адам был еще несмышленым ребенком. После ареста Сэма отец
мальчишки перебрался на Запад. Менял имена, частенько оставался без работы,
словом, вел жизнь настоящего неудачника. Покончил с собой в восемьдесят первом.
Адам же с успехом окончил колледж, поступил в юридическую школу Мичигана, одну
из лучших в стране, возглавил профессиональный журнал. Год назад он пришел на
работу в “Крейвиц энд Бэйн”, а сегодня утром оказался здесь, у нас. Найфех покачал
головой:
– Есть от чего прийти в восторг. Мало нас
склоняет пресса? Мало дураков-репортеров, задающих дурацкие вопросы?
– Беседа-то все равно идет. Думаю, Сэм
согласится, чтобы внук представлял его интересы. По крайней мере очень на это
надеюсь. Мы пока ни разу не отправили на смерть заключенного, у которого бы не
было адвоката.
– Следовало бы хоть однажды послать на смерть
адвоката, без всяких заключенных, – с натянутой улыбкой проговорил Найфех.
Непримиримая вражда, которую он питал к
юристам, давно стала притчей во языцех, поэтому Лукас не обиделся. Он все
прекрасно понимал. По его подсчетам выходило, что Фил-лип Найфех представал
перед судом в качестве ответчика чаще, чем любой другой житель в истории штата.
Право ненавидеть юристов Найфех заслужил.
– Через девятнадцать месяцев удалюсь на покой.
– Фразу эту Лукас слышал уже неоднократно. – Кто у нас идет за Сэмом?
Манн задумался, перебирая в памяти приговоры
своих сорока семи подопечных.
– В общем-то некому. Четыре месяца назад
первым кандидатом был Любитель пиццы, но он получил отсрочку. В его
распоряжении около года, однако я предвижу новые осложнения. Нет, пару
ближайших лет гостья с косой к нам не заглянет.
– Любитель пиццы? Ты о ком?
– Забыл? Малькольм Фрайар. В течение недели
зарезал трех доставщиков пиццы. На суде утверждал, будто к убийству его
подтолкнул голод.
Филлип замахал руками:
– О`кей! Помню, помню. Так следующий – он?
– По-видимому. Точнее сказать трудно.
– Знаю.
Найфех поднялся из кресла и прошел к окну. Его
черные форменные полуботинки остались под столом. Стоя на ковре в одних носках,
он сунул руки в карманы, отвел назад плечи, потянулся. Последний приведенный в
исполнение приговор вынудил Филлипа неделю провести в госпитале. “Легкая
сердечная аритмия”, – успокаивая, объяснил врач. Провалявшись на неудобной
больничной кровати семь дней, он дал слово жене, что новой казни дожидаться не
будет. Если Господь не приберет Сэма к себе, слово удастся сдержать. А там и до
пенсии останется совсем уж немного.
Филлип повернулся и посмотрел в глаза другу:
– С меня довольно, Лукас. Уступаю место
другому. Своему подчиненному, молодому, заслуживающему полного доверия
человеку, которому не терпится пролить кровь.
– Только не Надженту.