Записки неримского папы - читать онлайн книгу. Автор: Олег Батлук cтр.№ 26

Слово «ежик» в устах ребенка – это психотропное оружие.

Оно воздействует прямо на центр мимимишности в мозгу взрослого человека – тот, который недавно открыли британские ученые, тот, который рядом с гипоталамусом.

Если к вам подойдет малыш и скажет «ежик», у вас пойдут розовые слезы и на голове вырастут ромашки.

В мультфильме «Рататуй» есть потрясающая сцена, где повар-мышонок фантазирует о сочетании разных вкусов, и в его голове на черном фоне взрываются разноцветные петарды. Затем он на пальцах объясняет рецепт повару-человеку.

Мне кажется, это довольно точная визуализация того, что происходит в голове у малышей, когда они еще не умеют говорить.

Кто-то неведомый рисует для них сочными разноцветными мелками прямо по черной доске космоса.

Это такой безглагольный безсуффиксный рай, где беспрепятственно порхают души слов.

Из него в свое время подпитывались и Пушкин, и Мандельштам.

Артем начинает говорить все увереннее.

И я смотрю на него с сожалением.

Раньше он прибегал ко мне с огромными распахнутыми на всю ширину мира глазами. Он показывал на что-то так энергично, что хрустели его маленькие косточки, и я боялся, что он вывихнет ручку.

Теперь Артем спокоен. Он подходит ко мне и хладнокровно говорит, что ему нужно.

Чем больше у него слов, тем меньше его глаза.

С каждым днем Артем теряет дар безречья.

Ведь слово – это проклятие. Фантик. Финтифлюшка. Конец пути.

Я вернулся с работы, жена с порога мне объявляет:

Но сказала она это таким тоном, как будто на самом деле не поздравляет.

Не снимая ботинок, я побежал в детскую.

«Беги, беги», – услышал я себе в спину саркастическое.

А мне все равно.

Чего они понимают, эти женщины. Для них важно только физическое благополучие ребенка – поел, поспал, погулял.

Они заботятся только о поверхностном, об оболочке.

Забота о глубоком, духовном, им не по плечу.

Это великая миссия мужчины, отца.

Артему исполнилось уже два с половиной годика, а он все выдавал какие-то речевые полуфабрикаты. Слова выходили из него, как после ДТП – без приставок, без суффиксов, без окончаний. Иногда даже – без корней. Очень сложно общаться на языке, в котором нет корней.

Я переживал, а все вокруг утешали, приговаривая, мол, ничего страшного, он сейчас накапливает, скоро прорвет. Я все равно переживал, но уже меньше, тайно ожидая великого дня. И вот он, значит, и наступил. Значит, наконец, прорвало.

Я ворвался в детскую, оторвал Артема от его машинок и усадил на стульчик.

«Ну, говори!» – взмолился я.

От неожиданности я сел на пол.

Жена подошла и торжествующе застыла в дверях.

Артем посмотрел на меня, на жену, потом опять на меня и добавил контрольный в голову:

Сон ребенка – тайна, соизмеримая с загадкой превращения ртути в золото. Каждый родитель – немножко алхимик. Только ему известен секрет трансформации своего ребенка из текучего ртутного в застывшее золотое состояние.

На какие только ухищрения не идут взрослые ради детского сна. Одни продают почку, другие родину, третьи прячутся всей семьей в шкафу (были случаи), лишь бы малыш заснул.

Сон Артема – это целый проект. Уснул, где положили, – говорят, такие дети существуют, но это не наш случай. В идеале над сном Артема должен трудиться целый НИИ с бородатыми докторами наук. Но за неимением оного, мы пока с женой сами справляемся.

Мы применяем комплексный подход. Для ночного сна у нас одно решение, для дневного – другое.

Наше ноу-хау для ночного сна состоит в том, что сначала мы маринуем сыночка на большой взрослой кровати, лежа с ним рядом, и рассказываем ему сказки. А когда малыш засыпает, перекладываем его в собственную отдельную колыбельку. На Нобелевскую премию не тянет, согласен, зато эффективно.

Днем все еще банальнее: планшет ребенку в зубы, и сразу в свою колыбельку. Планшет – это такая современная электронная соска: она заменяет Артему и папу с мамой, и сказку, и родительскую кровать. Мы, конечно, пробовали и днем сказку, поскольку планшет, понятное дело, это зло XXI века. Но Артем – непоправимый бюрократ, как любой ребенок, и не приемлет перемены.

После того как сынок перед дневным сном у себя в кроватке вдоволь насмотрится одних и тех же роликов про распаковку киндер-сюрпризов, которых в интернете столько, словно в будущем самой востребованной профессией станет именно распаковщик киндер-сюрпризов, он самостоятельно выключает планшет, кладет его под подушку и почти мгновенно засыпает. Обычно на это уходит пятнадцать минут.

Однажды днем я сидел дома с Артемом один. Я уложил его в колыбельку, вручил планшет и ушел в соседнюю комнату на цыпочках. Дверь за собой прикрыл. Этот ритуал – как минное поле, по которому жизненно важно ходить одним и тем же маршрутом. Малейший шаг в сторону: не ушел сразу, ушел не на цыпочках, не закрыл дверь – все, взрыв, сынок отказывается спать. А дневной сон ребенка – это если не орден на грудь родителям, то как минимум медаль. За него все готовы лечь на амбразуру.

Пятнадцать минут, двадцать, тридцать, сорок. Не спит Артем, и все тут. Только через дверь слышно, как орет планшет, и кто-то в нем страстно разворачивает миллионное по счету шоколадное яйцо.

А нервы у молодых отцов – как тонкая паутинка. Она рвется так часто, что добрый паучок спокойствия не успевает ее плести. Чувствую – расхожусь по швам.

Я влетел в комнату Артема с львиным рыком, хлопнув дверью об шкаф:

В этот момент где-то в пединституте икнул один будущий педагог.

Артем мирно спал, похрюкивая, не подозревая, какие нешуточные страсти бушевали вокруг.

Планшет упал между детской кроваткой и стеной и орал откуда-то из-под плинтуса.

Моя бабушка любила приговаривать, укладывая меня спать: смотри, какая у тебя кровать – царская. Я проваливался в пухлую перину, как Алиса в кроличью нору, счастливый до самых краев.

Обкладывая Артема подушками перед сном, укрывая его одеялом, я иногда машинально бормочу «какая у Артема царская кровать…» Он улыбается сквозь дремоту и уютно жмурится, как, наверное, и я тогда, много лет назад. Я не помню, ведь счастливые не видят себя со стороны.