Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - читать онлайн книгу. Автор: Фрида Каплан cтр.№ 150

У него был оптимизм и вера во все прекрасное, он на все мог сказать «гам зу летова», и это к лучшему, даже в тяжелых событиях. Он еще успел принять участие в своем юбилейном концерте, и вся русская колония и много его учеников и поклонников было на похоронах. В его комнате на стене висят портреты работы русских писателей, музыкантов и исполнителей, с их автографами, самые ценные портреты, которые когда-нибудь попадут в музей.

29.6.42

Несмотря на отсрочку, Меир идет снова мобилизоваться, он себя плохо чувствует в партикулярном платье.

Тобрук ^[804] сдали, сдают и Севастополь. Мильоны евреев погибли и погибают, и никто не хочет или не может нас спасти. Наоборот, «Патрия» и «Струма» говорят о «джентльменском договоре» дать нам погибнуть. Я на это смотрю как на начало гибели всего цивилизованного мира. На жестокости и несправедливости нельзя строить новый мир и нельзя поддержать старый. Когда теряется мораль, теряется и сила сопротивления. Нельзя за наш счет спасти человечество.

У нас экономически, как во время инфляции: цены берем высокие, платим долги, тратим огромные суммы на расходы по делу, и в конце концов ничего не остается, нет заработков. Людям бросаются в глаза эти большие суммы, а стол должен быть первоклассным, но мы богаче от этого не стали.

Мама снова вернулась к себе в комнату со своей частной сестрой, и к ней приходят по целым дням посетители. Ее комната выглядит как будуар примадонны в момент, когда ей приносят цветы. Она радуется своей популярности, но когда гости уходят, она зовет меня или сестру и велит вынести цветы: «Я разлюбила цветы, все равно помирать!»

Мы начинаем по карточкам получать белый хлеб для больных, по триста грамм на человека. Печем дома добавочный хлеб, как это было во время первой войны.

28.7.42

Немцы идут на Царицын (Сталинград) и на Кавказ.

[Читаю Морли «Историю Англии».]

29.8.42

Уже девять дней, как Меир в Сарафенде, там тренируют новобранцев. Было два письма от него, он переносит, по-видимому, большие трудности, но храбрится и пишет, что «хакол беседер» — все в порядке.

4.9.42

Вчера я много плакала над письмом моего сына. Он был болен, имел высокую температуру, лежал в военном госпитале, и в письме как бы прощается с нами. Этот несентиментальный сабра благодарит нас за все, что мы ему дали. Одно из двух: или он очень болен, или его посылают на фронт, и он думает, что не вернется. Трудно понять. Он пишет, что только теперь оценил, что значит дом и родители, поминает Рут и всю ее семью. Для матери сын всегда — несовершеннолетний ребенок, никогда не мужчина, а тот же малыш и школьник, каким его помнишь с прежних лет. И хотя у него уже пробились усы или скоро он может жениться, для меня он остался таким, каким был в детстве.

15.9.42

Мы с Марком были приглашены в один кибуц вблизи Хайфы, провели там несколько спокойных часов. Спустились в вади, в котором много фиговых деревьев, клены, боксеры (стручковое дерево ^[805]), красные и белые олеандры и много дубков. Все это на берегу небольшой речки.

Многолетние деревья эти стоят с библейских времен, рука человека к ним не прикасалась. Корни вросли в скалы, и благодаря землетрясениям и подпочевенной воде отвалились слои земли и корни видны до самого основания. Эти корни, в поисках орошения, живой воды, столетия и, может быть, тысячелетия шли вглубь, встречали по дороге камни, скалы, кремневые породы, но они как бы с отчаянием разбивали все преграды и шли дальше. Наконец они нашли этот родник воды и не погибли. Деревья растут, живут и каждый год дают новые побеги. Разве не так же наш народ? Какие гонения, препятствия, жестокости, враждебные и чуждые нам народы не раз попадались нам на пути, но наш исторический путь не останавливался, мы шли вглубь в нашу национальную сущность. Ни ассимиляция, ни смешанные браки, ни временные поблажки великих сих, разные эмансипации, ничто не помешало нам остаться теми же семитами, с черными и печальными глазами, с длинными носами, с темной кожей, а главное — с еврейским сердцем. Страна, язык, религия, культура — все наше.

Внизу, у устья источника поставили дизель-мотор и проложили трубы, чтобы поднять воду наверх, в кибуц, где молодая палестинская молодежь строит и сажает, выкорчевывает камни своими непривычными слабыми руками, растит детей, устраивает праздники — новые традиции, основанные на старых легендах: «омер» — весенний праздник первой жатвы, «суккот» — украшение веранд наподобие «кущ», «Ханука» — восемь свечей и спектакли детей на тему «менора после возвращения в Иерусалим из Вавилона», Пурим, праздник освобождения от гонений Амана и, наконец, — Пасха, праздник весны и Исхода, борьбы за свою землю и восстановление еврейского государства.

Мы рвали фиги, цветы на берегу этого ручья, а арабки везли в жестяных банках воду в свои окрестные деревни. «Нарком Сайда», — говорили они, и мы отвечали тем же.

1.10.42

Мы ездили в Иерусалим. Марк имел консилиум, и мы остались на день, чтобы посетить наших друзей. Были в Рокфеллеровском музее. Красивое место, старая крепостная стена вокруг, фон старинный, а сад вокруг музея распланирован очень модерно <современно>. Стиль дома готический, сами древности немногочисленны, но содержатся очень заботливо, есть каталоги на всех языках. Двор внутренний с фонтаном в середине, напоминает одну из базилик в Риме, вокруг фонтана — каменные колонны и каменные скамьи для отдыха.

Читаю снова Шлецера о Скрябине ^[806]. Как далеко все это от нашей действительности, мы являемся свидетелями не Божественной симфонии, а дьявольского вандализма — жестокости, зла, концентрационных лагерей, поездов, в которых с помощью газов уничтожают детей и стариков и женщин. (Это крематории для живых — на колесах.) В мире, где наука, врачи и больницы служат не лечению и спасению от смерти, а служат уничтожению человечества, где переливают кровь <живых еще> младенцев в банк крови для арийских солдат, где делают эксперименты над здоровыми, как если бы они были кроликами, крысами, — в этом мире, где врач — синоним палача, звучит Дьявольская какафония <а не Божественная симфония>.

В школах преподают расовую ненависть, перед целым классом демонстрируют еврейских детей, как если бы они были обезьянами в анатомическом музее, женщин заставляют совокупляться из «евгенических соображений» ^[807] и проч., и проч.