Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - читать онлайн книгу. Автор: Фрида Каплан cтр.№ 105

В то лето случился террористический акт, который положил начало целому ряду и даже годам неспокойной, тревожной жизни: был убит Арлозоров ^[549], ценный деятель и человек, лидер рабочей партии и политический представитель в Еврейском Агентстве. <Настоящих убийц не нашли.>

А жизнь шла дальше. Образовался кружок любителей театра «Габима» (חובבי הבימה), который поддерживал этот театр вместо государства, которое еще не было в состоянии уделять из своих фондов искусству. В опере давали «Паяцы» ^[550].

После окончания учебы Рут уехала в Галилею, в кибуц к друзьям. Мама не переносила жару, и ее послали прохладиться в горы. Меир был истощен экзаменами и последними месяцами занятий в эту жару и никуда не поехал. Мальчик был в том возрасте, когда он скептически относился ко всему, что он мог называть «бобемайсес», чепуха. Под это понятие подходило искусство, литература, театр, даже партийные розни. Правда, он собирался после окончания гимназии поступить на инженерные курсы, но даже в этом мы не видели пока большого увлечения. Я вдруг почувствовала, что наши дети пойдут своим путем, не считаясь ни с нашим мнением, ни с советом. Вообще, мы как-то им были больше не нужны. Мы были то поколение, по которому, как по мосту (полукруглому), одно поколение спускалось, а другое подымалось.

Дети искали своих путей, они не спрашивали нас и нашего мнения. Рут уехала, Меир запирался в своей комнате или уходил с товарищами. Вот и все. Я часто думала, кто поможет нам, когда мы будем с Марком старыми? В детстве у детей были «воздушные замки»: когда они вырастут, они купят маме то-то, а папе — то-то, будут нас кормить и о нас заботиться. Но пока единственная наша забота была о матери и о детях в настоящем. О наследниках как о таковых мы с Марком не думали — мы еще были по горло в долгах и вообще никакого наследства им оставить не могли. Да мы и не собирались: мы с ним сходились на том, что одно хорошее Советский Союз сделал наверное — отменил наследство.

Вообще, материальная незаинтересованность Марка была известна. Его называли «нашим доктором Пироговым» ^[551]. Он принадлежал к тому типу врачей, еще старой русской закваски, который принимает страдания пациентов и особенно исход болезней и смерть как свою личную трагедию. В этом, может быть, его успех. Пациенты это чувствуют и его очень ценят. Но сам он страдает от каждой неудачи, от невозможности спасти запоздалый случай рака, например, или если болезнь приняла хроническую форму и пребывание пациента в больнице сделалось бесцельным. Не раз мы отсылали больных за границу, если там операция или лечение могло дать более успешные результаты.

В конце лета, как всегда, надо было давать много отпусков персоналу, так как из-за жары все сильно раскисли, переутомились, и я должна была по вечерам выдавать ужин вместо добавочных сестер и даже сама мыла посуду. И снова до полуночи сидела над книгами и бухгалтерией. Когда однажды я пошла на «Оперу трех грошей» ^[552], в общем довольно мило поставленную, которую во второй раз я смотрела с удовольствием, но теперь, в первый раз, я просто заснула, чего со мной в жизни никогда не случалось. В антракте я вернулась домой.

Впрочем, все пациенты, которые только могли выписаться и уехать в более прохладный климат, оставили клинику и поехали отдыхать на Кармель или в Иерусалим, даже в Ливан.

В сентябре и мы с Марком начали готовиться за границу за покупками: больничные машины и инструменты, а я хотела поставить на высоту кухню. Перед отъездом у меня было столько работы, что я боялась свалиться. Ремонты, порядок в доме и в больнице, визы, шитье, починка, как в хозяйстве, так и в туалетах. Мама строго выполняла все праздничные предписания ^[553]: чехол для Торы новый, новый паройхес (занавес) для синагоги и проч. Перед отъездом Марк еще настаивал, чтобы я сделала себе разные анализы, и, как и можно было ожидать, у меня нашли целую бакалейную лавку: следы сахара, белка, кислот и солей. Слабое давление крови и дальнозоркость: «мартышка к старости слаба глазами стала» ^[554].

В октябре мы все еще не могли выбраться: ждали арабской забастовки против иммиграции. У нас возле телефона сидело двое английских полицейских. Ждали беспорядков, для раненых приготовили запасные кровати в коридоре. Но, к счастью, все сошло благополучно: мы угощали англичан бренди и сэндвичами.

* * *

Германия выступила из Лиги Наций и этим открыла себе путь ко второй войне. В конце октября у нас в Тель-Авиве были убитые и раненые ^[555]. Рут часто не ночевала дома, она тоже пошла в Гагана и дежурила в окрестных районах. У нас сидели парни и девушки, пили ночью чай, звонили по телефону, и нужно было следить, чтобы они не шумели. Второго ноября, как всегда, была забастовка протеста против Бальфурской декларации. Из-за арабского бойкота были трудности с зеленью, рыбой и другими продуктами, которые зависели от арабского рынка.

Англичане явно делали поблажки арабам.

У Марка было перед самым отъездом несколько тяжелых оперативных случаев, и хотя мы «сидели на чемоданах» и у меня все было готово, мы все еще не могли выехать. Наконец, чтобы не было пути к отступлению, мы до отхода парохода, который мы должны были взять в Египте, решили провести несколько дней в Каире, посмотреть музей и все то, чего мы не видели. Марка заменял снова иерусалимский врач, как и во время всех его поездок. Мама взяла этого врача на пансион, так что мы были спокойны и за нее.