Тысяча бумажных птиц - читать онлайн книгу. Автор: Тор Юдолл cтр.№ 15

– На садовницу вы не похожи, – бормочет он.

Она еще крепче сжимает фонарик, вся напряженная, тонкая, дерзкая. Джона безотчетно поднимает руки, словно в него целятся из пистолета, а потом громко смеется.

– Не смешно, – говорит она резко.

– Да.

Темнота словно утыкана колючками.

– Я изучаю растения.

– Не уверен, что вы вообще здесь работаете…

Короткая неуютная пауза.

– Слушайте, – говорит он, – скажите честно. Если вам хочется побыть в одиночестве и именно здесь, я уйду.

– Я не вру. Я изучаю деревья… тени при лунном свете. – Она шарит в сумке и вынимает какой-то мятый шарик. Светит на него фонариком, и Джона видит, что это крошечная бумажная птичка.

– Это что?

– Оригами. А какое оправдание у вас?

Джона смеется:

– Вы сумасшедшая.

Она пожимает плечами.

– Возможно. А вы?

Она снова светит в него фонариком. Он представляет, что она видит: косматая, неухоженная борода, землистое лицо, потухший взгляд человека, утратившего надежду. Он похож на бомжа, а не на учителя музыки.

– Я иду домой.

– Дорогу знаете?

– Разумеется. – Он встает и внимательно смотрит на нее. – Как-то вы легко одеты.

– Я не подумала, что ночью будет так холодно.

Он шагает прочь.

– Вы идете?

Она секунду стоит в нерешительности, потом идет следом за ним. Он собирается избегать мощеных дорожек – он знает, как выбраться из садов, минуя ворота, – и просит ее выключить фонарик. Смелая девушка, думает он, так спокойно идет с незнакомцем. Но она, кажется, упивается собственным безрассудством, как будто затеяла приключение, о котором потом можно будет рассказывать друзьям. Может быть, она скажет им правду: Там на скамейке сидел мужик, весь какой-то унылый. Как в воду опущенный. Он бы ничего мне не сделал. Он был слабым, как лопнувший воздушный шарик.

Они пробираются сквозь Барбарисовую лощину. Джона вдруг понимает, что ему начинают нравиться их совместное преступление и бесшумный, уверенный шаг сообщницы. Они не видят, куда ступают, но она совершенно спокойно идет вперед, словно доверяет земле у себя под ногами. Джона откуда-то знает, что она слушает ночной сад: сок, текущий в древесных стволах, затихающий шелест птичьих крыльев. Над головой раскинулось звездное небо. Джона и его безымянная спутница действуют на удивление слаженно, хотя видят друг друга впервые. Собственно, даже не видят, но каждый чувствует, где сейчас другой, когда надо пригнуться или свернуть, чтобы не влезть в крапиву, – оба на миг замирают, когда в воздух взмывает большая птица, возможно, сова, потревоженная их шагами. Он улыбается своей сообщнице, и, возможно, она улыбается в ответ – в темноте не понять.

Они пересекают дорожку, идущую параллельно главной аллее, и ныряют в подлесок. Джона просит ему посветить. Девушка включает фонарик, луч ощупывает кирпичную стену, находит старую дверь, которой давно перестали пользоваться. Над дверью – статуя единорога. Джона ведет свою спутницу дальше, сквозь густой кустарник, туда, где земля поднимается пологим склоном. Он предлагает ей встать ему на руки. Потом поднимает ее, придерживая за костлявые лодыжки. И вот она наверху, уже перекинула ногу через стену. Джона перелезает следом и спрыгивает на тротуар Кью-роуд.

При свете уличных фонарей становится видно, что она старше, чем ему представлялось. Лет двадцать пять – двадцать семь. Ее короткие черные волосы наводят на мысли об озорных эльфах. Челка неровная, как будто она подстригла ее сама.

Она отмечает их благополучный побег кривоватой улыбкой.

– Спасибо. Наверное, еще увидимся.

– Далеко вам до дома?

– До Долстона далековато. – Ее взгляд протягивается по улице. Она чешет ногу. Наверное, все-таки обожглась крапивой. Потом нехотя спрашивает: – Здесь поблизости есть какое-нибудь кафе?

– Уже почти час ночи. – Джона дует себе на руки. – Все кафе закрыты.

Она опускает глаза, внезапно заинтересовавшись складками на своих шерстяных колготках, сморщившихся на щиколотках. Джона пользуется возможностью получше ее рассмотреть. У нее плоская мальчишеская фигура. Совершенно не соблазнительная.

– Наверное, я подожду автобус. – Она озирается по сторонам, ищет место, где можно присесть.

– До утра будешь ждать.

Джона и сам не заметил, как перешел с ней на ты.

– Слушай. – Он не может уйти и оставить ее на улице, бросив на милость ночного холода или чего-то похуже. – Я тут живу в трех минутах ходьбы. Могу напоить тебя чаем. Просто чаю попьем, никаких безобразий.

– Нет.

– Ты уже вся замерзла. У меня дома тепло. Есть удобный гостевой диван. В ванной горячая вода.

Последнее ее явно интересует. Она долго рассматривает его руки, потом вызывающе вздергивает подбородок.

– А жены что, нет дома?

– Что? Да, ее нет. – Джона смотрит на свое обручальное кольцо. – И не будет. Я вдовец.

– Ох…

Вот она, снова: неловкая, смущенная тишина.

Женщина прячет руки в карманы, безотчетно копируя Джону.

– Меня зовут Хлоя.

В свете уличных фонарей ее глаза дерзко блестят. Она как будто его подзадоривает. Он старается соответствовать.

– Ты будешь чай или кофе?

* * *

В квартире разгром и мерзость запустения. Гора грязной посуды в раковине, сморщенные, когда-то зеленые горошины в щелях между паркетинами, стопки недочитанных книг, обломки бессонных ночей. Хлоя с порога бежит в ванную. Джона переживает, что она подумает о сломанной двери, потом слышит шум воды, спускаемой в унитазе. Через минуту Хлоя выходит в гостиную.

– Ты играешь? – Она указывает подбородком на пианино.

– Немножко. На самом деле в последнее время почти не играю.

Хлоя разглядывает многочисленные фотографии Одри: на прогулке в лесу, за столом у кого-то в гостях.

– Давно она?..

– В прошлом мае.

Джона идет ставить чайник. Хлоя изучает книги на полке, проводя пальцем по разноцветным корешкам. Джона смотрит на нее и вдруг вспоминает, что у него закончилось снотворное. От постоянного недосыпа его мутит. Все расплывается перед глазами. Он наблюдает за своей гостьей словно через мутное стекло. Ее хрупкое, щуплое тельце несет на себе печать опыта и накопленных впечатлений, как будто к ней много чего прикасалось – или много кто прикасался. Но он пытается не думать о ней как о последнем снотворном средстве, человеке-таблетке. Она сняла ботинки. Ее платье, явно купленное в секонд-хенде, ей совсем не идет. И только когда она подходит ближе к свету, он понимает, какая бледная у нее кожа. Как у привидения. Эта потусторонняя бледность резко контрастирует с ее васильково-синими глазами… и что в этом страшного? У него никогда не было женщин с такими короткими волосами, с таким широким подвижным ртом… может быть, даже слишком широким и дерзким.