Дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Генри Киссинджер cтр.№ 305

Биограф Рейгана так описывает одну его «мечту», которую я сам тоже слышал от него:

«Одной из фантазий Рональда Рейгана как президента было то, как он возьмет с собой Михаила Горбачева и покажет ему Соединенные Штаты, чтобы советский руководитель увидел, как живут рядовые американцы. Рейган часто говорил об этом. Он представлял себе, как он и Горбачев полетят на вертолете над микрорайоном, где живет рабочий класс, увидят завод и автостоянку при нем, заполненную машинами. А затем вертолет сделает круг над приятным жилым районом, в котором живут заводские рабочие в домах «с лужайками и задними дворами, возможно, на подъездной дорожке стоит вторая машина или лодка, а не в тех, похожих на бетонные перенаселенные дома, которые я видел в Москве». Вертолет снизился бы, и Рейган пригласил бы Горбачева постучаться в двери и спросить жителей поселка о том, «что они думают о нашей системе». А рабочие рассказали бы ему, до чего чудесно жить в Америке» ^[1052].

Рейган со всей очевидностью верил в то, что его долгом является ускорить неизбежное осознание Горбачевым или любым другим советским лидером того факта, что коммунистическая философия ошибочна и что стоит только прояснить ложность советских заблуждений относительно истинного характера Америки, как скоро наступит эра примирения. В этом смысле, и несмотря на все свое идеологическое рвение, взгляды Рейгана на сущность международного конфликта оставались строго утопическими по-американски. Поскольку он не верил в наличие непримиримых национальных интересов, то не мог признать существование неразрешимых конфликтов между странами. Как только советские лидеры переменят свои идеологические воззрения, мир будет избавлен от споров, характерных для классической дипломатии. При этом он не видел промежуточных стадий между перманентным конфликтом и вечным примирением.

Тем не менее, какими бы оптимистичными, даже «либеральными», ни были взгляды Рейгана на конечный исход борьбы, он имел в виду добиваться своих целей посредством самой непримиримой конфронтации. Согласно его образу мышления, приверженность окончанию холодной войны не требует создания «благоприятной» атмосферы и односторонних жестов, которые были в таком почете у сторонников постоянных переговоров. Рейган, довольно по-американски воспринимая конфронтацию и примирение как последовательные этапы политического курса, стал первым послевоенным президентом, предпринявшим наступление одновременно идеологического и геостратегического характера.

Советский Союз не был обязан иметь дело с таким феноменом со времен Джона Фостера Даллеса — да и Даллес не был президентом и не предпринимал серьезных попыток воплотить в жизнь свою политику «освобождения». В противоположность этому Рейган и его окружение воспринимали свое дело буквально. Со времени инаугурации Рейгана они преследовали одновременно две цели: во-первых, борьбу с советским геополитическим давлением до тех пор, пока процесс экспансионизма не будет вначале остановлен, а затем обращен вспять; и во-вторых, развертывание программы перевооружения, предназначенной для того, чтобы пресечь на корню советское стремление к стратегическому превосходству и превратить его в стратегическую материальную ответственность.

Идеологическим инструментом перемены ролей был вопрос прав человека, к которому прибегли Рейган и его советники, для того чтобы подорвать советскую систему. Конечно, его непосредственные предшественники также утверждали важность прав человека. Никсон действовал подобным образом применительно к эмиграции из Советского Союза. Форд совершил самый крупный прорыв посредством «третьей корзины» соглашений Хельсинки (см. двадцать девятую главу). Картер поставил вопрос о правах человека во главу угла своей внешней политики и продвигал его с такой интенсивностью применительно к американским союзникам, что его призыв к справедливости то и дело угрожал внутреннему единству в этих странах. Рейган и его советники сделали еще один шаг дальше и стали трактовать права человека как средство ниспровержения коммунизма и демократизации Советского Союза, что явилось бы ключом к всеобщему миру, как подчеркивал Рейган в послании «О положении в стране» 25 января 1984 года: «Правительства, опирающиеся на согласие управляемых, не затевают войны со своими соседями» ^[1053]. В Вестминстере в 1982 году Рейган, приветствуя волну демократии по всему миру, обратился к свободным нациям с призывом «…укреплять инфраструктуру демократии, систему свободной прессы, профсоюзы, политические партии, университеты, что позволяет людям выбирать свой собственный путь, развивать свою собственную культуру, разрешать свои собственные разногласия мирными средствами» ^[1054].

Призыв совершенствовать демократию у себя дома явился прелюдией к классически вильсонианской теме: «Если концу нынешнего столетия суждено быть свидетелем постоянного развития свободы и демократических идеалов, мы должны принять меры, чтобы оказать содействие кампании за демократию» ^[1055].

Фактически Рейган привел вильсонианство к его логическому завершению: Америка не станет пассивно ждать, пока в результате эволюции появятся свободные институты, не будет она и ограничиваться отражением прямых угроз для собственной безопасности. Вместо этого она будет активно способствовать распространению демократии, поощряя те страны, которые соответствуют демократичным идеалам, и наказывая те, которые им не соответствуют, — даже если они не бросают открытого вызова Америке и не представляют для нее угрозы. Таким образом, команда Рейгана перевернула вверх ногами призывы времен раннего большевизма: именно демократические ценности, а не ценности «Коммунистического манифеста» будут волной будущего. И команда Рейгана вела себя последовательно: оказывала давление как на консервативный режим Пиночета в Чили, так и на авторитарный режим Маркоса на Филиппинах, требуя от них проведения реформ; первый удалось побудить согласиться на референдум и свободные выборы, которые привели к смене руководства; второй был сброшен при американском содействии.

В то же время крестовый поход за демократию придавал прочный фундамент, который имел особое значение для периода после окончания холодной войны. Как можно примирить крестовый поход с давней американской доктриной невмешательства во внутренние дела других государств? До какой степени следует подчинять такие другие цели, как, например, национальную безопасность, во имя этого похода? Какую цену готова платить Америка за распространение собственных идеалов? Как следует избегать перенапряжения и самоустранения? Мир по окончании холодной войны, когда ранние годы пребывания Рейгана на посту президента уже стали далекой историей, обязан будет ответить на эти вопросы.