Дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Генри Киссинджер cтр.№ 302

Проще говоря, Советский Союз не был достаточно силен или достаточно динамичен для исполнения той роли, которую предназначили ему советские руководители. Сталин, возможно, имел смутные предчувствия относительно истинного баланса сил и потому отреагировал на американское наращивание военного потенциала в период Корейской войны «мирной нотой» 1952 года (см. двадцатую главу). В ужасный переходный период после смерти Сталина его преемники неверно истолковали собственную способность к выживанию без вызова извне как доказательство слабости Запада. И они обманывались тем, что воспринимали как некие значительные советские прорывы в развивающемся мире. Хрущев и его преемники сделали вывод, что они сумеют утереть нос тирану. Вместо того чтобы раскалывать капиталистический мир, что было основной стратегией Сталина, они предпочитали одерживать над ним победу посредством ультиматумов по Берлину, размещения ракет на Кубе и авантюризма на всем пространстве развивающегося мира. Это усилие, однако, до такой степени превысило советские возможности, что превратило стагнацию в развал.

Распад коммунизма стал заметным уже во второй срок пребывания Рейгана на посту президента и стал необратимым к тому времени, когда он покинул этот пост. Следует отдать должное президентам, предшествовавшим Рейгану, как и его непосредственному преемнику Джорджу Бушу, который умело управлял развязкой. Тем не менее поворотным пунктом послужило именно пребывание Рейгана на посту президента.

Рейган действовал потрясающе, — а с точки зрения наблюдателей из ученого мира, просто уму непостижимо. Рейган почти не знал истории, а то немногое, что знал, приспосабливал, подгоняя под предвзятые суждения, которых твердо придерживался. Он рассматривал библейские ссылки на Армагеддон как оперативное прогнозирование. Многие любимые им исторические анекдоты не базировались на фактах в том смысле, как факты вообще понимаются. Как-то в частной беседе он сравнил Горбачева с Бисмарком, утверждая, что оба преодолели одинаковое внутреннее сопротивление, уходя от централизованного планирования экономики в мир свободного рынка. Я посоветовал нашему общему другу предупредить Рейгана, чтобы он никогда не повторял такого нелепого предположения какому-нибудь немецкому собеседнику. Друг, однако, счел неразумным передавать предупреждение, чтобы это не привело к еще более глубокому закреплению этого сравнения в сознании Рейгана.

Детали внешней политики утомляли Рейгана. Он усвоил несколько основополагающих идей относительно опасностей умиротворения, зол коммунизма и величия собственной страны, но анализ связанных с существом дела вопросов был его сильной стороной. Все это послужило для меня поводом к замечанию, сделанному, как мне казалось, вне протокола в обществе собравшихся на конференцию историков в помещении Библиотеки Конгресса: «Когда вы рассуждаете о Рейгане, вы иногда выражаете недоумение, как могло случиться, что он стал президентом или же губернатором. Но вам, историкам, необходимо прежде всего уяснить себе, как такой человек без интеллекта мог управлять Калифорнией восемь лет и уже почти семь лет править в Вашингтоне».

Средства массовой информации подхватили первую часть моего заявления. И все же для историка вторая часть гораздо интереснее. В конце концов, любой президент при самой минимальной научной подготовке должен разработать внешнюю политику исключительной содержательности и целенаправленности. У Рейгана, вероятно, было всего лишь несколько основных идей, но именно они как раз оказались стержневыми внешнеполитическими проблемами того периода. И это показало, что ключевыми качествами руководителя являются умение выбрать правильное направление и сила собственных убеждений. Вопрос о том, кто составлял для Рейгана заявления по внешнеполитическим вопросам — ни один президент сам их не готовит, — почти не имеет отношения к делу. Народ говорит, что Рейган был орудием в руках составителей его речей, но это иллюзия, которую питает большинство составителей речей. В конечном счете ведь именно сам Рейган отбирал себе людей, которые создавали его речи, а он произносил их с исключительной убежденностью и убедительностью. Знакомство с Рейганом не оставляет никаких сомнений в том, что эти речи отражали его личные взгляды и что по некоторым вопросам, к примеру в отношении стратегической оборонной инициативы, он был значительно впереди собственного окружения.

В американской системе управления, где президент является единственным общенационально избираемым официальным лицом, согласованность во внешней политике возникает — если таковая вообще имеется — из президентских заявлений. Они являются наиболее исчерпывающей директивой для разросшейся своевольной бюрократии и предметом дебатов в обществе и в конгрессе. Рейган выдвинул внешнеполитическую доктрину величайшей последовательности и значительной интеллектуальной мощи. Он обладал исключительным интуитивным пониманием глубинных источников американской мотивации. Одновременно он осознавал присущую советской системе уязвимость, его проницательность шла вразрез с мнением большинства экспертов даже в его собственном консервативном лагере.

Рейган обладал сверхъестественным талантом сплачивать американский народ. И сам он обладал необычайно приятным и по-настоящему дружелюбным характером. Даже жертвам его риторики трудно было принимать все близко к сердцу. Хотя он яростно нападал на меня, когда ему не удалось выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1976 года, я не мог долго на него сердиться несмотря на то, что, будучи советником национальной безопасности, консультировал его в течение многих лет без единого протеста с его стороны по поводу той самой политики, на которую он нападал. Когда все уже было позади, я вспоминал не предсъездовскую риторику, а сочетание здравого смысла с буквально язвительной доброй волей, которое показывал Рейган во время брифингов. Во время ближневосточной войны 1973 года я сообщил ему, что мы возместим Израилю все потери в авиации, но оставался неясным вопрос о том, как ограничить реакцию арабов. «А почему бы вам не заявить, что вы возместите все те самолеты, которые, согласно заявлениям арабов, были сбиты ими?» — предложил Рейган — то было предложение, которое обернуло бы беспредельно раздутые пропагандистские заявления арабов против их авторов.

Под внешним проявлением мягкости Рейгана скрывался невероятно сложный характер. Он был одновременно близок всем по духу и от всех далек, был всегда в хорошем настроении, но в итоге держался особняком. Дружелюбие служило ему способом держать дистанцию между собой и всеми остальными. Если он относится ко всем одинаково дружелюбно — и потчует всех одними и теми же историями, — никто не сможет претендовать на особые отношения с ним. Запас шуток, которые запускались из беседы в беседу, защищал от неожиданных ударов исподтишка. Как и многие актеры, Рейган был типичным одиночкой — таким же милым, как и эгоцентричным. Некий человек, который, как многие полагали, находился в доверительных с ним отношениях, сказал как-то мне, что Рейган одновременно самый дружелюбный и самый холодный человек, с кем ему доводилось встречаться.

Независимо от риторики времен кампании 1976 года, у администраций Никсона, Форда и Рейгана не было существенных концептуальных различий в трактовке международной ситуации. Все три администрации были преисполнены решимости противодействовать советскому геополитическому наступлению и считали, что история на стороне демократических стран. Существовала, однако, огромная разница в их тактике и в том виде, в каком каждая из этих администраций объясняла проводимую ею политику американскому народу.