Назавтра, снова приветливый и пошучивающий, хотя одной ночи для отдыха после длительной и напряженной работы было явно мало, Муравьев доложил совещанию окончательные результаты решения баллистической задачи. Они нас устраивали, и мы их утвердили. Все были довольны тем, что теперь можно наконец приступить к проектированию пушки в целом, хотя и со стволом не все еще было покончено, оставались расчеты на прочность и конструктивно-технологическое формирование. Эти задачи, однако, проще первой.
Теоретические расчеты ствола на прочность отработаны хорошо, ведь стволы начали делать еще при Иване Грозном и непрерывно совершенствовали, прежде стволы были и однослойные, и многослойные — скрепленные, а мы решили создать такой, чтобы можно было вынуть трубу из кожуха и тут же заменить другой, — ствол со свободной трубой. Процесс замены трубы в такой конструкции несколько напоминает раскрывание складной (телескопической) антенны телевизора или ножки штатива фотоаппарата, в которых внутренние трубки свободно выдвигаются из наружных. Это обеспечивается зазорами между их поверхностями. Но величина зазора между кожухом и трубой ствола не произвольна. Этот зазор должен исчезать при выстреле, когда труба под действием пороховых газов расширяется и передает часть нагрузки на кожух. Обе детали работают в области упругих деформаций, образуя при выстреле единую высокопрочную систему. Необычная конструкция ствола была вызвана требованием Артиллерийского управления увеличить живучесть дивизионной пушки: чтобы труба могла выдержать не менее 10 тысяч выстрелов, не выходя за пределы допускаемого рассеивания снарядов…
Мы в КБ считали требования Артиллерийского управления чересчур завышенными, но были вынуждены считаться с ними. Муравьев разработал конструкцию ствола со свободной трубой, хотя и сложную в изготовлении, зато надежную в эксплуатации».
Если коротко, то ствол грабинцы взяли целиком от А-51; он здесь же, на Горьковском заводе № 92, и производился. От поддона отказались, качающуюся часть установили на лафет с двумя развигающимися станинами, обеспечивавший угол горизонтального наведения 60, а угол возвышения 75 градусов. Опытный экземпляр Ф-22 имел дульный тормоз, поглощавший 30 % отдачи, такую же баллистику, как пушки Сидоренко и Рыковского, и боевой вес 1474 кг.
На высочайшем показе, устроенном для руководства страны 14 июня 1935 года, В.Г. Грабин и его творение приглянулись И.В. Сталину. Что в конечном счете и решило дело: завод № 92 получил срочный правительственный заказ на изготовление опытно-валовой партии Ф-22. Правда, при этом военные потребовали убрать дульный тормоз, демаскирующий позицию во время стрельбы, и вернуться к каморе под гильзу обр. 1900 г. В результате вес системы в боевом положении составил почти 1700 кг, в походном — 2900 кг, максимальная дальность — 13 620 м, скорострельность — 15 выстр./мин, бронепробиваемость при угле встречи 60 градусов — 52 мм на дистанции 1000 м.
В марте 1936 года четыре пушки поступили на войсковые испытания, выявившие большое количество конструктивных недостатков — неповоротливость на походе, сильную вибрацию при стрельбе, слабое сцепление люльки с боевой осью, перегрев жидкости в компрессоре, невозможность ведения огня одним номером расчета, неработоспособность автоматики на «зенитных» углах возвышения. Общий вывод: «Пушка универсальная, но ни одному назначению не удовлетворяет». Кто бы мог подумать!
Но, как подтверждает Грабин, «судьба каждой пушки решалась в Кремле». 11 мая в Кремле, несмотря на возражения представителей Артиллерийского управления, решили 76-мм дивизионную пушку обр. 1936 г. принять на вооружение и запустить в серию на Горьковском и Кировском заводах, до конца года произвести 500 орудий. Директора завода № 92 и конструктора за создание Ф-22 наградить орденом Ленина и премировать личными автомашинами.
После чего Грабин, собственно, и начал из своего «полуфабриката» создавать пушку, ибо те сложные в устройстве и изготовлении образцы, которые были кустарно собраны лучшими мастерами опытного цеха и радовали глаз Вождя на Софринском полигоне, помимо множества конструктивных недостатков, совершенно не годились для валового производства:
«Большинство наших конструкторов, которые проектировали Ф-22, в прошлом не были приучены думать о том, каково будет изготовлять в металле созданное ими на ватмане. Серьезную критику вызвала низкая технологичность почти всех элементов пушки. Вот когда наглядно проявился наш малый опыт в проектно-конструкторских работах, наша технологическая слабость, преобладание кустарщины и недостаток зрелой инженерной мысли!..
Металл перемалывали, а пушек все не было; непомерно огромные заготовки — «слоны» — перегонялись на станках в стружку, а вымученные, в конце концов, с превеликим трудом детали получали клеймо контролера «брак» и вместе со стружкой отправлялись на шихтовый двор для переплавки в мартене. Правда, некоторые детали допускались на сборку, но собранные пушки, как правило, не выдерживали контрольных испытаний и возвращались в сборочный цех на доработку».
То есть все делалось согласно уже сложившейся традиции: сначала, используя «метод скоростного проектирования», за несколько месяцев склепать образец и, опережая конкурентов, пропихнуть его на вооружение, потом годами (в данном случае — три года) «доводить», изменяя конструкцию, нащупывая технологию и выбрасывая лишние детали.
Схему Ф-22 Грабин, переделав тормоз отката, положил в основу танковых пушек Ф-32 и Ф-34 с длиной ствола соответственно 30 и 40 калибров, которые устанавливались на КВ и Т-34. В мемуарах Василий Гаврилович с удовольствием делится своими секретами и с гордостью сообщает, что опытный образец Ф-34 изготовили в рекордно короткий срок — три месяца и десять дней после начала проектирования. Если бы не отдельные консерваторы, то управились бы еще быстрее:
«Пугало главного технолога не только то, что технологию нужно разрабатывать по чертежам, которые еще и наполовину не завершены. Это бы бог с ним. Было кое-что пострашнее: метод скоростного проектирования предусматривал запуск отдельных деталей пушки в валовое производство, не дожидаясь даже испытания опытного образца. Этого он никак не мог осмыслить. Как можно запускать деталь в производство — а вдруг испытания опытного образца покажут, что деталь негодна? Или что она вовсе не нужна? С сомнением слушал он мои пояснения: да, может случиться, что после испытания опытного образца придется вносить изменения в конструкцию, даже отказываться от чего-то сделанного, но выигрыш времени окупит эти дополнительные затраты».
Затраты принялись считать, когда немцы оказались под Москвой. В результате «конструктивно-технологической модернизации» число деталей в танковых пушках сократилось с 801 до 614, в затворе вместо 116 осталась 51 деталь. То есть пушки были фактически созданы заново, что наводит на мысль о некоторой скороспелости первоначальной конструкции.
В доводке системы Ф-22 принимали участие ведущие артиллерийские специалисты страны — В.Н. Сидоренко, М.М. Розенберг, Н.А. Упорников, К.И. Туроверов. Многие агрегаты и механизмы приходилось создавать заново. Изменения в конструкции и технологии следовали одно за другим, собирались модернизированные варианты пушек «полуторной» и «второй очереди», проводились бесконечные испытания, вместо клепаных узлов внедрялось литье, и брак по нему составлял от 70 до 90 %. В 1936 году два крупнейших завода сумели сдать 10 пушек, в 1937-м — 417 единиц. На изготовление одной Ф-22 уходило почти 12 тонн металла, а стоила она в пятнадцать раз дороже легковушки М-1. Пушка, по признанию Грабина, «стала золотой».