В конце 1941 года, с поступлением в боекомплект кумулятивных снарядов, пробивавших по нормали 90-мм броню, немецкие ДРП стали эффективным средством борьбы с бронетехникой на дистанциях до 1500 м.
Деятельность Реактивного института началась с конфликта между начальником РНИИ и его заместителем, между москвичами и ленинградцами. С.П. Королев, будучи человеком молодым и сугубо гражданским, грезил пилотируемыми стратосферными полетами и отрицательно относился к использованию в ракете порохового двигателя, настаивая, что перспективу имеют только аппараты с ЖРД. Гирдовцев «в ученых кругах» держали за фантазеров, обзывая «межпланетчиками», но именно они 17 августа 1933 года осуществили успешный пуск первой в СССР жидкостной ракеты. Однако институт был военным учреждением, имевшим основной задачей «разработку, постройку и испытание ракетных аппаратов преимущественно боевого назначения». Для И.Т. Клейменова загоризонтные дали имели третьестепенное значение, он ничего не понимал в ракетах, зато знал: чтобы получать финансирование, следовало доказать свою состоятельность. Иван Терентьевич ориентировал институт на форсирование работ по твердотопливным реактивным снарядам с целью скорейшего их принятия на вооружение.
Каждый из оппонентов жестко отстаивал свои приоритеты, да и характер у обоих был не сахар. В январе 1934 года заместителем начальника института по научной части стал Г.Э. Лангемак. В скором времени РНИИ покинули Л.К. Корнеев, А.И. Полярный, Э.П. Шептицкий, П.И. Иванов и ряд бывших сотрудников ГИРД, которые расценили случившееся как игнорирование их направлений. 8 августа 1935 года для работы над ЖРД при Артуправлении было организовано КБ-7 под руководством Л.К. Корнеева.
В 1933–1934 гг. сотрудники РНИИ отстреляли на земле и в воздухе 380 штук РС-82 и РС-132, показав, по мнению начальника УВВС РККА Я.И. Алксниса, «относительно удовлетворительные результаты по меткости и надежности действия». Основное назначение эрэсов было определено как «стрельба по крупным авиасоединениям, отдельным крупным самолетам противника, а также аэростатам заграждения», вспомогательное — «уничтожение живой силы противника, разрушение легких сооружений и легких надводных судов и подводных лодок». На 1935 год заводы № 70 и № 75 получили заказ изготовить по 5000 снарядов каждого калибра для проведения войсковых испытаний. На полигоне тем временем продолжали проводить пуски, совершенствуя конструкцию, повышая надежность изделия, добиваясь увеличения дальности и скорости ракет, апробируя новые варианты боевой части, укладки РЗ и стабилизации полета.
В поисках адекватной замены пироксилино-тротиловому пороху В.А. Артемьев вышел на лабораторию А.С. Бакаева, где ему посоветовали использовать шашки из баллиститного пороха. Он соответствовал всем требованиям ракетчиков, а нитроглицерин придавал пороховой массе пластические свойства, позволяя изготавливать трубки любой длины. Опытная партия пороха Н, изготовленная в мастерских Шлиссельбургского завода, поступила в институт летом 1935 года. Первые шашки имели такие же размеры, как и шашки ПТП, затем перешли к изготовлению зарядов из семи шашек, длина которых была примерно равна длине ракетных камер.
Окончательное решение по РС-82 и РС-132 должно было последовать после проведения всесторонних летных испыний в НИИ ВВС, которые планировались на начало 1936 года. Однако промышленность, увлеченная социалистическим соревнованием, не подала ни одного из 10 тысяч заказанных снарядов, опытный завод НИИ ВВС — ни одного экземпляра пусковой установки. К тому же начинять ракетные камеры было просто нечем: промышленное производство нитроглицериновых порохов на Шосткинском заводе № 59 только налаживали, и все объемы дефицитной продукции поглощал Военно-морской флот.
В 1936 году в Реактивном институте, зашифрованном в НИИ-3, начали проектирование 203-мм ракетной установки и снаряда для вооружения бомбардировщика ТБ-3 и авиационных бомб с ракетными двигателями в качестве разгонного средства. Реактивные бомбы назвали ДС — добавленной скорости, — и были они в двух вариантах: бетонобойные БЕТАБ-ДС и бронебойные БРАБ-ДС. В качестве боевых частей использовали 203-мм и 254-мм снаряды «дореволюционного образца».
Как только новое средство доставки «встало на крыло», им заинтересовались в Военно-химическом управлении РККА и заказали реактивные боеприпасы со своей фирменной начинкой, а также самоходное «ракетное орудие для обеспечения возможности массового выпуска химических снарядов» на гусеничном или автомобильном шасси.
В том же году прошли испытания фугасные «торпеды» с надкалиберной боевой частью диаметром 420 мм, предназначенные для борьбы с тяжелыми танками противника, поражения бронированных и бетонированных фортификационных сооружений. Стартовый вес — 250 кг, заряд ВВ — 130 кг. Две одинарные пусковые установки были смонтированы на танке БТ-5 по проекту военинженера М.Н. Тверского. Вертикальное наведение осуществлялось с помощью специального подъемного механизма, а горизонтальное — поворотом башни. Перед пуском ракеты проводилась пристрелка по цели из штатной танковой пушки и с помощью переходных таблиц вводился поправочный коэффициент в вертикальные углы наведения установки. Максимальная дальность стрельбы составила 1500 м. На вооружение танковую торпеду не приняли, так как она имела ряд недостатков: плохая кучность стрельбы, сложная система заряжания, уязвимость от огня противника, демаскирующее облако дыма и пыли.
В декабре 1937 года после успешного проведения полномасштабных испытаний на разных типах самолетов 82-мм реактивных снарядов с зарядами из баллистиного пороха они были приняты на вооружение ВВС. В июле 1938 года на вооружение бомбардировочной и штурмовой авиации были приняты РС-132; в этом же году в войска стали поступать реактивные бомбы БЕТАБ-150ДС. Однако по-настоящему массовое производство зарядов для них так и не было развернуто: из-за отсутствия непрерывного технологического процесса свойства различных партий отличались друг от друга.
Отдел РНИИ, руководимый Е.С. Щетинковым и С.П. Королевым, в 1934–1938 гг. занимался конструированием «самонаправляющихся крылатых торпед», предназначенных для поражения как наземных, так воздушных целей. Суть идеи состояла в том, что при весьма непродолжительном времени работы первых реактивных двигателей самолетная схема снаряда позволяла достичь существенного приращения дальности полета за счет крутого набора высоты с последующим планированием.
В рамках этого проекта были испытаны изделия класса «земля — земля» с жидкостным реактивным двигателем, длиной 2,3–2,5 м, размахом крыльев около 3 м, проектной скоростью 280 м/с и дальностью до 50 км, получившие обозначения «216» и «212». Старт осуществлялся с помощью катапульты, представлявшей собой рельсовый путь, по которому скользила разгоняемая стартовым пороховым ускорителем тележка с ракетой. Для стабилизации полета использовались гироскопические автоматы ГПС-2 и ГПС-3 конструкции С.А. Пивоварова, управлявшие элеронами и рулями высоты. Модификацией крылатой ракеты «212» была аэроторпеда «301», запускаемая и управляемая с борта самолета-носителя.
Зенитная ракета «217» с пороховым двигателем и взлетной массой 120–140 кг выполнялась сразу в двух вариантах: обычная самолетная схема с расчетной дальностью 36 км и четырехкрылая бесхвостка с малым удлинением — 19 км. Управление и наведение должны были осуществляться по лучу прожектора, подсвечивающего цель, телемеханическими приборами, разработанными при участии Центральной лаборатории проводной связи (пройдет совсем немного времени, и следствие докажет, что Королев вел разработку двух вариантов «с целью загрузить институт ненужной работой»).