24 часа - читать онлайн книгу. Автор: Клэр Сибер cтр.№ 27

Мы легли в постель и не вставали до следующего дня.

Теперь я умоляю своих клиенток: «Не спите с ними, пока не станете абсолютно уверены в том, что сможете справиться с тем, что произойдет потом». Звучит, возможно, несколько старомодно, но покажите мне женщину, которая после по-настоящему хорошего секса не прикипит душой в той или иной степени к своему партнеру, – и тогда я покажу вам либо гения, либо обманщицу, либо разбитую душу.

Я переспала с Сидом в тот день, когда встретила его впервые. А чего еще я ожидала?

Конечно же, не того наказания, которое он мне уготовил.

* * *

Но даже это не было простым. Потому что Сид затащил меня в постель, полностью привязал меня к себе – и затем исчез.

Надежда умирала медленной и мучительной смертью. Я тосковала по нему – и затем гнала мысли о нем, потому что они терзали меня. Я знала, что глупо и наивно так вести себя после всего-то одной встречи, но я думала, что произвела на него впечатление. Я приходила к парадной двери дома, в котором он жил, однако, когда я сделала это в третий раз, домовладелица впустила меня и позволила подняться по лестнице, и мне показалось, что я услышала за его дверью женский смех, а потому я ушла, чувствуя себя отверженной.

Позднее я, одевшись получше, пару раз проходила мимо художественного колледжа, шагая как можно медленнее, но, когда дверь открылась и вышла группа преподавателей, я бросилась наутек.

Но, как только мне удалось его забыть, он появился опять.

Вот такой он, Сид. Он всегда снова и снова вонзает нож в нанесенную им рану, после того как эта рана уже почти заживет.

В ту ночь, когда он вернулся, стояла жара. Это была ночь, когда завывали сирены, как они обычно завывают в городе до тех пор, пока мы не перестаем их замечать. Ночь, когда дымка смога делала расплывчатыми очертания верхних этажей самых высоких зданий и застилала небо, отчего оно становилось почти невидимым. Ночь, когда новейшие небоскребы светились прямо над нами, а поблескивающие в сгущающихся сумерках массивные односекционные дома напоминали детали детского конструктора «Лего». Ночь, когда электропоезда Доклендского метро, словно в фильме «Бегущий по лезвию», сновали среди бетонных зданий и ярких огней квартала Канэри-Уорф. Ночь, когда уличные фонари мерцали, а подростки в супермодных штанах с заниженной талией толпились на углах улиц, жевали чипсы и толкали друг друга, бросая обертки в канаву. Ночь, когда молодые люди, которые никогда не улыбаются (все в капюшонах), шагали по тротуарам со своими коренастыми собаками, а тонконогие девушки, проходя мимо, цокали блестящими каблуками, такими высокими, что те едва могли на них ходить – не говоря уже о том, чтобы убежать от тех, кто к ним цеплялся.

Эта пульсирующая жизнь простиралась передо мной, и я снова ожила, потому что Сид вернулся.

– Извини, – вот и все, что он мне сказал. Причем лишь один раз. Слово «извини» он произносил с большим трудом. Это я поняла очень быстро.

– Где ты был? – спросила я.

Он посмотрел на меня взглядом, который мне абсолютно ни о чем не сказал.

– Избавлялся от своей последней девушки, – ответил он. А затем он улыбнулся, обнажив зубы, которые показались мне похожими на волчьи.

Улыбался он, кстати, тоже редко: улыбаться у него не очень-то получалось.

Я больше ничего по этому поводу не сказала: я осознавала, что оратор из меня не ахти какой. А что еще можно было сказать? Произнесенных им слов оказалось для меня вполне достаточно.

Интересно ли мне было тогда, насколько легко у него это вышло? Насколько легко он избавился ради меня от нее, кем бы она ни была?

Я не думаю, что мысль об этом тогда пришла мне в голову, потому что с ним ничто никогда не казалось легким. У меня все время создавалось впечатление, что я пытаюсь не отставать от него, пытаюсь быстро продвигаться вперед, пытаюсь опередить его на шаг и угадать, в каком направлении он пойдет дальше. Это было изнурительно.

Все, что имело отношение к Сиду, было трудным. И я к этому слишком привыкла. Позднее он признался, почему почувствовал влечение ко мне. Потому что я в тот первый день осмелилась убежать.

Мне следовало бы продолжать убегать.

5 часов вечера

Поезд с грохотом движется сквозь сумерки. Где-то вдалеке солнце, которого не было видно весь день, начинает садиться, окрашивая небо вокруг себя в красноватый цвет. Облака слева от меня становятся прямо-таки кроваво-красными. Мне вспоминается, что я видела их такими и вчера.

Я думаю о работе Сида, о тех картинах, которые сделали его знаменитым, о стоящей на коленях обнаженной Марии с безумием на лице, обнимающей своего умирающего сына в пустыне под лучами заходящего солнца. Идеальная мать, которая, как ему всегда казалось, спасла бы своего сына от него самого. Мать, которая никогда бы не оставила его одного. Это было так непохоже на его собственную жизнь! А еще другая Мария, лижущая ступни Сына Божьего, сосущая пальцы на его ногах, пропитанная эротизмом и влечением, которые были слишком личными для того, чтобы выставлять их напоказ. Когда Сид предложил назвать нашу дочь Магдалиной, я уже видела наброски этого произведения, а потому, побледнев, ответила категорическим отказом.

Я прогоняю мысли о Сиде.

«Думай, Лори, думай». Кто еще? Кто еще может помочь?

Обычно во время долгих путешествий на поезде меня охватывает спокойствие, но сейчас спокойствием и не пахнет. Каждая минута мучительна.

Я снова пытаюсь позвонить маме, и опять по ее стационарному телефону никто не отвечает, а мой старый мобильный телефон уже полностью разрядился, и узнать по нему номер ее мобильного телефона сейчас невозможно. Впрочем, по мере того как поезд, слегка раскачиваясь, мчится вперед между высокими склонами и высокими деревьями, уровень сигнала постепенно снижается.

Кондуктор снова появляется, но уже с другой стороны. Я сползаю пониже на своем сиденье, и он, слава богу, меня не замечает. По другую сторону прохода какая-то пожилая женщина достает парацетамол из коробочки, которую передал ей сын, мужчина с рыхлым лицом. Я, как какой-нибудь наркоман, с вожделением смотрю на таблетки в ее шишковатых пальцах: мне хочется попросить парочку. Но я не осмеливаюсь. Я не хочу привлекать к себе внимание.

Я слушаю их разговор. Они говорят о сделанной ей операции на бедре и о том, как хорошо эта операция прошла. Затем тема меняется: они обсуждают, приедет ли за ними Джордж, а если приедет, то вовремя ли (в чем они сомневаются, потому что он всегда опаздывает как минимум на пять минут), и протрет ли он сиденья в автомобиле, потому что его собаки все время такие грязные и линяют и от них остается запах, а это все ведь так неприятно.

Их разговор настолько обыденный и банальный, что это меня успокаивает.

По «Танною» ^[28] объявляют, что мы уже подъезжаем к следующей остановке. Пожилая женщина и ее сын убирают за собой куски разорванного целлофана и пластиковые контейнеры «Тапперуэр». Я намереваюсь еще раз позвонить в справочную и узнать номер офиса «Евростар», когда поезд вдруг резко останавливается. Тормоза умопомрачительно скрипят.