Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 608

Войска требовали отдыха. В эту ночь пехота прошла тридцать девять верст с двумя лишь небольшими привалами, а горные дороги были трудны, и ночь была так темна, что авангарду приходилось время от времени оставлять небольшие костры, чтобы обозначить путь следовавшим за ним войскам. Лагерь, поставленный на вершине хребта, у самых верховий речки Инджа-Су, в долине, окруженной горами, был обращен фронтом к неприятельской позиции. Перед ним лежала болотистая лощина; далее возвышалась опять гряда обнаженных гор, еще местами покрытых снегом, за горами узкой черной полосой вился глубокий овраг, а за ним и стоял турецкий стан, примыкая к нему своим левым флангом. На окрестных горах всюду расставлены были казачьи пикеты, а на дороге к Зивину расположился сторожить егерский полк.

В два часа пополудни, когда в лагере только что успели отобедать, турки сделали попытку отбросить русские аванпосты, чтобы высмотреть расположение корпуса. Человек пятьсот делибашей и курдов, скрытно пробравшись лощиной, вдруг кинулись на казачьи пикеты. Басов вывел навстречу к ним сотню своего полка и, отстреливаясь, медленно стал отходить назад. Турки наседали бешено. Сам Басов был ранен пулей в ногу, но, чтобы не обескуражить казаков, сел опять на коня и остался во фронте. Турки между тем заняли гору, с которой можно было видеть все лагерное расположение русских. С ними, как говорили, находился и Гагки-паша. Но то, что он увидел, было для него далеко не утешительно. По обоим берегам быстрой горной речки Инджа-Су белела масса русских палаток, и яркие лучи солнца играли то на длинных рядах пехотных ружей, составленных в козлы, то на медных орудиях артиллерии; дальше, внизу, в зеленой чаще молодого кустарника, чернели кавалерийские коновязи и пестрели флюгера пик, а еще ниже живописно рисовался бивуак казачьих полков и милиции. Весь действующий корпус был перед ним. Поздно понял Гагки всю ошибочность и недальновидность своих расчетов. Все эти войска он мог бы, при более благоразумных действиях, надолго задержать в саганлугских лесах, а теперь они, как бы волшебством перенесенные на горы, грозили ему самому стать на его сообщениях с сераскиром.

Но вот забили барабаны, прозвучала труба, и в русском лагере зашевелились. Три конных полка стали выезжать на дорогу; за ними выстраивались два батальона с пушками, и все это двинулось вперед, чтобы поддержать сбитые аванпосты. Но неприятель уже достиг своих целей; он не стал упорствовать и скрылся за горы. Аванпосты опять заняли свои места. На поле бывшей перестрелки остался только труп казака, обезглавленный и с обрубленными руками. Варварский обычай отсылать в Константинополь головы, а кистями отрубленных рук отпечатывать на знаменах кровавые знаки сохранялся еще тогда у делибашей во всей своей силе, и вообще, нововведения султана мало коснулись Азии, где войска в большинстве носили свой живописный, старовосточный костюм и крепко держались стародавних обычаев.

Кроме одного убитого, казаки потеряли еще двенадцать человек ранеными, из которых пять спустя несколько часов умерли.

В тот же день случилось еще более неприятное происшествие. В лагерь привели трех пленных турок. При допросе они выказали необычайное упорство, по которому можно было судить, каким энтузиазмом пропитаны были турецкие солдаты. Один категорически отказался отвечать на все предлагаемые ему вопросы, другой, имевший две раны, не дал себя перевязать; третий, назвавшийся пастухом, оказался сговорчивее и сообщил под большим секретом, что верстах в восьми от лагеря, в стороне от Арзерумской дороги, пасется до пятисот голов турецкого скота. Ему поверили. Но посланные туда со штабс-капитаном бароном Остен-Сакеном две сотни кавказских казаков не нашли никакого скота, а наткнулись на сильную засаду и вынуждены были отступить с уроном; сам Остен-Сакен был ранен в ногу.

Известие об этом доставлено было Паскевичу в то время, когда он со всем своим штабом стоял на горах и оттуда смотрел на турецкие позиции. Офицеры, окружавшие главнокомандующего, перешептывались о неудачах дня и пророчили на утро еще сильнейшее нападение со стороны турок. Паскевич был недоволен казаками.

На следующий день в лагерь пришло известие, что вагенбург, оставленный на прежней позиции у Катанлы, выступил на соединение с действующим корпусом. Огромный обоз, более чем в три тысячи повозок и в десять тысяч голов вьючных лошадей и порционного скота, должен был тянуться два дня, почти в виду передовых турецких караулов. Чтобы прикрыть его движение, Паскевич принял намерение угрожать неприятелю и с этой целью два дня производил усиленные демонстрации к стороне турецкого лагеря. Ежедневно, по окончании обеда, половина корпуса поднималась на горы и выстраивалась против Милли-Дюза. Шесть батальонов пехоты с тридцатью шестью орудиями занимали боевую позицию; бригада регулярной кавалерии выдвигалась вперед уступом; казаки, разбитые по партиям, начинали наступление и заводили легкую перестрелку с турецкими пикетами. Сам Паскевич обыкновенно выезжал вперед в сопровождении одного линейного казачьего полка и занимал высоту, лежавшую отдельно от прочих, на которой и оставался до сумерек.

Движение вагенбурга не могло, конечно, оставаться тайной для турок. Они прекрасно понимали, какое решающее значение для целой кампании имела бы гибель или хотя бы только расстройство русских обозов; но выйти из лагеря с риском потерять его было невозможно – демонстрации Паскевича приковывали их к месту. Туркам было естественно предположить со стороны русских известную хитрость, намеренное желание вызвать их в поле – и турки на ловушку не шли, напротив, они принимали все меры, чтобы быть готовыми встретить нападение, и как только русские войска появлялись на высотах, в лагере Гагки-паши били тревогу, полки выстраивались позади укреплений и ждали приступа.

В сумерках, когда войска обыкновенно возвращались в лагерь, неприятель производил по колоннам несколько пушечных выстрелов. Выражали ли турки этим радость избавления от грозившей опасности или торжество победы – неизвестно, но по турецким обычаям Гагки-паше не стоило ничего подарить сераскира донесением, что русские два дня штурмовали лагерь, но мужеством правоверных отбиты.

А между тем громадный русский обоз медленно подвигался к предгорьям Саганлуга, конвоируемый всего двумя егерскими ротами и неполной сотней казаков. 15-го числа он ночевал на опушке леса, а 16-го стал подниматься на горы.

«Дорога, – говорит один участник похода, – была очень дурна, каменистая, ухабистая и довольно крутая. Мы с удивлением увидели здесь, на юге, сосновые леса, напомнившие нам Россию. Мои конониры набрали грибов, а я нашел чернику. Казалось, мы идем по Валдайским горам переменять квартиры, а вовсе не для войны и не перед неприятелем, который сидит от нас в десяти верстах».

О неприятеле действительно как будто никто и не думал. Едва обоз вошел в горные теснины, как повозкам пришлось вытянуться в нитку, и порядок следования нарушился, началась бесконечная ломка осей, колес и оглобель; опрокинувшиеся фуры загораживали дорогу, а между тем маркитанты, не хотевшие никому подчиняться, протискивались со своими арбами и вьюками вперед, ползли вверх по горам, путались между собой и окончательно мешали движению. Крик, шум и гам стояли в воздухе и доносились до турецкого лагеря. Тем не менее вечером обоз соединился с главными силами, и ни одна арба, ни один вьюк из всего громадного вагенбурга не были потеряны. Почти одновременно с ним на позицию пришла и колонна генерал-майора Бурцева. Действующий корпус был теперь на высотах Саганлуга в полном составе.