Мать - читать онлайн книгу. Автор: Максим Горький cтр.№ 10

- Нравится мне Наташа, знаешь? - вдруг тихо воскликнул хохол.

- Знаю! - не сразу ответил Павел.

Было слышно, как хохол медленно встал и начал ходить. По полу шаркали его босые ноги. И раздался тихий, заунывный свист. Потом снова загудел его голос:

- А замечает она это? Павел молчал.

- Как ты думаешь? - понизив голос, спросил хохол.

- Замечает! - ответил Павел. - Поэтому и отказалась заниматься у нас…

Хохол тяжело возил ноги по полу, и снова в комнате дрожал его тихий свист. Потом он спросил:

- А если я скажу ей…

- Что?

- Что вот я… - тихо начал хохол.

- Зачем? - прервал его Павел.

Мать услышала, что хохол остановился, и почувствовала, что он усмехается.

- Да я, видишь, полагаю, что если любишь девушку, то надо же ей сказать об этом, иначе не будет никакого толка! Павел громко захлопнул книгу. Был слышен его вопрос:

- А какого толка ты ждешь? Оба долго молчали.

- Ну? - спросил хохол.

- Надо, Андрей, ясно представлять себе, чего хочешь, - заговорил Павел медленно.- Положим, и она тебя любит, - я этого не думаю, - но, положим, так! И вы - поженитесь. Интересный брак - интеллигентка и рабочий! Родятся дети, работать тебе надо будет одному… и - много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для детей, для квартиры; для дела - вас больше нет. Обоих нет!

Стало тихо. Потом Павел заговорил как будто мягче:

- Ты лучше брось все это, Андрей. И не смущай ее…

Тихо. Отчетливо стучит маятник часов, мерно отсекая секунды.

Хохол сказал:

- Половина сердца - любит, половина ненавидит, разве ж это сердце, а?

Зашелестели страницы книги - должно быть, Павел снова начал читать. Мать лежала, закрыв глаза, и боялась пошевелиться. Ей было до слез жаль хохла, но еще более - сына. Она думала о нем:

«Милый ты мой…»

Вдруг хохол спросил:

- Так - молчать?

- Это - честнее, - тихо сказал Павел.

По этой дороге и пойдем! - сказал хохол. И через несколько секунд продолжал грустно и тихо:

Трудно тебе будет, Паша, когда ты сам вот так…

Мне уже трудно…

О стены дома шаркал ветер. Четко считал уходящее время маятник часов.

- Над этим - не посмеешься! - медленно проговорил хохол. Мать ткнулась лицом в подушку и беззвучно заплакала. Наутро Андрей показался матери ниже ростом и еще милее. А сын, как всегда, худ, прям и молчалив. Раньше мать называла хохла Андрей Онисимович, а сегодня, не замечая, сказала ему:

- Вам, Андрюша, сапоги-то починить надо бы, - так вы ноги простудите!

- А я в получку новые куплю! - ответил он. засмеялся и вдруг, положив ей на плечо свою длинную руку, спросил: - А может, вы и есть родная моя мать? Только вам не хочется в том признаться людям, как я очень некрасивый, а?

Она молча похлопала его по руке. Ей хотелось сказать ему много ласковых слов, но сердце ее было стиснуто жалостью, и слова не шли с языка.

В слободке говорили о социалистах, которые разбрасывают написанные синими чернилами листки. В этих листках зло писали о порядках на фабрике, о стачках рабочих в Петербурге и в южной России, рабочие призывались к объединению и борьбе за свои интересы.

Пожилые люди, имевшие на фабрике хороший заработок, ругались:

- Смутьяны! За такие дела надо морду бить! И носили листки в контору. Молодежь читала прокламации с увлечением:

- Правда!

Большинство, забитое работой и ко всему равнодушное, лениво отзывалось:

- Ничего не будет, - разве можно? Но листки волновали людей, и, если их не было неделю, люди уже говорили друг другу:

- Бросили, видно, печатать…

А в понедельник листки снова появлялись, и снова рабочие глухо шумели.

В трактире и на фабрике замечали новых, никому не известных людей. Они выспрашивали, рассматривали, нюхали и сразу бросались всем в глаза, одни - подозрительной осторожностью, другие - излишней навязчивостью.

Мать понимала, что этот шум поднят работой ее сына. Она видела, как люди стягивались вокруг него, - и опасения за судьбу Павла сливались с гордостью за него.

Как-то вечером Марья Корсунова постучала с улицы в окно, и, когда мать открыла раму, она громким шепотом заговорила:

- Держись, Пелагея, доигрались голубчики! Ночью сегодня обыск решен у вас, у Мазина, у Весовщикова…

Толстые губы Марьи торопливо шлепались одна о другую, мясистый нос сопел, глаза мигали и косились из стороны в сторону, выслеживая кого-то на улице.

- А я ничего не знаю, и ничего я тебе не говорила и даже не видела тебя сегодня, - слышишь?

Она исчезла.

Мать, закрыв окно, медленно опустилась на стул. Но сознание опасности, грозившей сыну, быстро подняло ее на ноги, она живо оделась, зачем-то плотно окутала голову шалью и побежала к Феде Мазину, - он был болен и не работал. Когда она пришла к нему, он сидел под окном, читая книгу, и качал левой рукой правую, оттопырив большой палец. Узнав новость, он быстро вскочил, его лицо побледнело.

- Вот те и раз… - пробормотал он.

- Что надо делать-то? - дрожащей рукой отирая с лица пот, спрашивала Власова.

- Погодите, - вы не бойтесь! - ответил Федя, поглаживая здоровой рукой курчавые волосы.

- Да ведь вы сами-то боитесь! - воскликнула она.

- Я? - Щеки его вспыхнули румянцем, и, смущенно улыбаясь, он сказал: - Да-а, черт… Надо Павлу сказать. Я сейчас пошлю к нему! Вы идите, - ничего! Ведь бить не будут?

Возвратясь домой, она собрала все книжки и, прижав их к груди, долго ходила по дому, заглядывая в печь, под печку, даже в кадку с водой. Ей казалось, что Павел сейчас же бросит работу и придет домой, а он не шел. Наконец, усталая, она села в кухне на лавку, подложив под себя книги, и так, боясь встать, просидела до поры, пока не пришли с фабрики Павел в хохол.

- Знаете? - воскликнула она, не вставая.

- Знаем! - улыбаясь, сказал Павел. - Боишься?

- Так боюсь, так боюсь!..

- Не надо бояться! - сказал хохол. - Это - ничему не помогает.

- Даже самовар не поставила! - заметил Павел.

Мать встала и, указывая на книжки, виновато объяснила:

- Да я вот все с ними…