- Молчать, говорю! - Жандарм взял под руку ее, дернул.
Другой схватил другую руку, и, крупно шагая, они повели мать.
- …которая каждый день гложет сердце, сушит грудь! Шпион
забежал вперед и, грозя ей в лицо кулаком, визгливо крикнул:
- Молчать, ты, сволочь!
Глаза у нее расширились, сверкнули, задрожала челюсть.
Упираясь ногами в скользкий камень пола, она крикнула:
- Душу воскресшую - не убьют!
- Собака!
Шпион ударил ее в лицо коротким взмахом руки.
- Так ее, стерву старую! - раздался злорадный крик. Что-то
черное и красное на миг ослепило глаза матери, соленый вкус крови наполнил рот.
Дробный, яркий взрыв криков оживил ее.
- Не смей бить!
- Ребята!
- Ах ты, мерзавец!
- Дай ему!
- Не зальют кровью разума!
Ее толкали в шею, спину, били по плечам, по голове, все
закружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то густое,
оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ее
ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало в ожогах боли, отяжелело и
качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз - они
горели знакомым ей смелым, острым огнем, - родным ее сердцу огнем.
Ее толкали в двери.
Она вырвала руку, схватилась за косяк.
- Морями крови не угасят правды… Ударили по руке.
- Только злобы накопите, безумные! На вас она падет! Жандарм
схватил ее за горло и стал душить. Она хрипела.
- Несчастные…
Кто-то ответил ей громким рыданием.