— Тише, тише, дурачок.
Конь хотел было встать на дыбы, но сильные руки Саида крепко держали поводья, и конь смирился. Но вскочить в седло Саид не успел. Словно призрак из тьмы, рядом с ним раздался знакомый голос:
— Мухаммад, помоги и просвети разум подданного своего, который тебе последует.
Саид вздрогнул. Ведь все войско падишаха, подобно жалким шакалам, бежало с поля брани. Что же здесь сейчас делает шейх Ибрагим? Неужели он следит за ним? Неужели он хочет его, Саида, превратить в своего верного слугу и раба? Ведь это он, шейх Ибрагим, скрыл от всех тогда, что Саид потерял ятаган. Более того, он отвратил его от преступления, на которое Саид пошел бы в стремлении раздобыть ятаган. И вот теперь стоит шейху доложить, что он, янычар, прикоснулся к коню, и судьба Саида будет решена — закон запрещал янычарам садиться на коня. Саид повернулся, пытаясь заглянуть в лицо шейха. Но одеяние последнего было так же черно, как и ночь.
— Учитель, где вы?
— Я повсюду, Саид. Я всегда все вижу и замечаю.
Саид нашел по голосу место, где стоял шейх Ибрагим, и повернулся туда. Сделав несколько шагов, Саид упал на колени.
— Ты опять оставил свое оружие, Саид.
Ни булавы, ни ятагана действительно на поясе не было. Саид склонил голову.
— Но зачем тебе понадобился конь, янычар?
И тут Саид, подняв, голову, на коленях приблизился к шейху и обхватил его ноги.
— Там лежит мой брат, учитель. Мой единокровный брат. Я убил его…
— У тебя нет никаких братьев, янычар. — Шейх Ибрагим со злостью оторвал от себя руки Саида и отшвырнул его в сторону.
Упав наземь, Саид не сразу решил подняться.
— Запомни, янычар, тебя ожидает смерть. Ты слишком стал строптив и непокорен, а падишах не любит непокорности. — Резкий голос шейха Ибрагима заставил Саида задрожать. — Я любил тебя. Я надеялся и верил в тебя. Но больше этой веры нет. Ее растоптали копыта вот этого коня, принадлежавшего грязному гяуру. Видно, мое учение не пошло тебе впрок, Саид. Я ухожу и даю тебе возможность в последний раз насытиться земным воздухом перед тем, как Аллах покарает тебя.
— Нет! — Саид вскочил на колени и, опираясь руками о землю, на четвереньках пополз к шейху Ибрагиму. — Нет, учитель, я все так же верен падишаху, как и благодарен вам за ваше учение, шейх Ибрагим. Но там лежит мой брат, а вы сами учили меня любить ближнего… Я всею лишь хотел предать его земле, чтобы тело его не стало пищей для воронов и шакалов…
— Прочь! Я не хочу слушать твои гяурские речи. Я проклинаю тебя!
— Учитель! — Саид снова обхватил его ноги, но тот пнул его ногой в живот и отошел в сторону.
— Я проклинаю тебя, порожденье грязных шакалов, и да проклянет и покарает тебя Аллах!
— Ну так нет же! — Саид не чувствовал боли от удара. Он вскочил на ноги и подбежал к шейху. — Если мне суждено умереть, шейх Ибрагим, то ты умрешь раньше меня!
— Что ты хочешь сделать? — Голос шейха сорвался на крик, но тут же осекся, так как Саид железными клещами вцепился в его горло.
Шейх еще некоторое время пытался сопротивляться, но силы слишком быстро покинули его, в голове помутилось, глаза остекленели, и тело обмякло. Саид разжал пальцы, и мертвый шейх Ибрагим рухнул на землю.
— Я убил его! — запекшимися губами прошептал Саид.
Ему вдруг сделалось нехорошо. Внутренности словно взбунтовались. Ведь он впервые убил человека не оружием и не в бою, а голыми руками. Склонясь над шейхом, он двумя пальцами закрыл ему глаза и тут же встал. Дороги назад уже не было. Он бросился на поиски коня. Нашел место, где лежал Джюра. Забросил его тело поперек крупа коня, который, учуяв мертвеца, испуганно зафыркал. Немного успокоив животное, Саид вскочил в седло и отправился в путь.
Светало.
50
В мастерских Милоша Радославича, лучшего в Дубровнике мастера по изготовлению пушек и самострелов, работа кипела полным ходом. В кузнице ковали железо для пушек и тонкие листы для самострелов. В другом цехе обрабатывали оленьи рога, в третьем — сушили дерево.
Сам Милош находил особое удовольствие делать оружие своими руками и поэтому всегда трудился наряду с подмастерьями и рабами. Вот и сейчас он обкладывал рогом приклад лука и накручивал тетиву из обработанных бычьих жил.
Вытирая пот с лица, к Милошу подошел раб Момчило. Милош ни разу не пожалел, что купил его тогда на невольничьем рынке. И уже подумывал о том, чтобы отпустить его на волю за выкуп.
— Господин, можно тебя спросить? — Момчило робко посмотрел своему господину в глаза.
— Спрашивай, коли по делу, — не отрываясь от работы, сказал оружейник.
Момчило нерешительно переминался с ноги на ногу.
— Что же ты хочешь спросить?
— Скажи, господин, хорошо ли я тебе служил все эти три года.
— Да, жаловаться вроде грех. Ты раб прилежный и старательный и к ремеслу бедовый.
— А Хвалица? Жаловалась ли когда госпожа на Хвалицу?
Наконец Милош отложил в сторону самострел, устало, до хруста, потянулся и, уже начиная догадываться обо всем, посмотрел на Момчила. Заинтересовавшиеся подмастерья и другие рабы тоже подняли головы, но мастер махнул рукой, чтобы работали дальше.
— К чему ты клонишь, раб мой?
— Господин! — Момчило упал перед Милошем на колени и обнял его ноги, не смея поднять на него глаз. — Мы с Хвалицей уже давно любим друг друга. Дозволь нам с ней пожениться, господин.
Милош стоял, раздумывая. Момчило, ожидая ответа, поднял на него глаза.
— Ты хороший, господин! Я ни разу не слышал от тебя ни одного оскорбления, а если и были окрики, то это делалось тобой в пылу, когда я своим рабским умом не мог сообразить сразу, о чем идет речь. Ты почти никогда не бил меня ни палкой, ни плетью. И госпожа хорошая. Мы с Хвалицей будем всю жизнь вам преданы. Не откажи мне, господин. Умоляю, дозволь пожениться с Хвалицей.
Милош улыбнулся и похлопал раба по плечу.
— Встань, раб мой. Иди работай. А я подумаю и дам тебе мой ответ.
Спустя некоторое время Милош подошел к рабу, натягивавшему тетиву на самострел, и положил ему руку на плечо.
— Слушай, Момчило, что я скажу… На днях навестил меня властелин Франко Бавжелич и сказал мне, что прибыл к нему гонец из Сербии от самого князя Лазаря. Просит меня князь Лазарь через уважаемого Франко к себе в город Крушевац. Видно, слухи о моем мастерстве докатились и до ушей благороднейшего князя. Просит он меня к себе на год, дабы помог его мастерам в умении делать самострелы, да еще наладил в Сербии пушечное дело… В скором времени и поеду.
Милош Радославич подошел к одному из отлитых уже пушечных стволов и нежно, как дитя родное, похлопал остывший металл.