— Никакого виски, — заявила я. — Мы должны сохранять ясность сознания. Сломаем нашу рождественскую елку.
— Но она же такая красивая, мама.
— Мы все равно должны это сделать. Помоги мне, Пэдди.
Направляясь к столу, я прошла мимо окна и случайно выглянула в него. Снегопад все еще продолжался, и снежинки стучали в стекло. На улице было темно, но… Что это? Над прерией расплывалось пятно света — оно двигалось низко, вплотную к земле. Я соскребла лед, намерзший на стекло, чтобы получше рассмотреть.
— Что ты делаешь, мама? — удивился Пэдди.
— Посмотри сам и скажи мне, что ты видишь.
Он привстал на цыпочки, и глаза его оказались выше уровня подоконника. Он повернулся ко мне:
— Мама! — Сын смотрел на меня, как в прежние времена, и на лице его читалось изумление. — Так это правда? К нашему порогу направляются Мария и Иосиф?
Я прижалась лицом к стеклу.
— Это фонарь, Пэдди, — сказала я. — Его несет человек. И он ведет за собой лошадь.
— Так это все-таки не они, мама.
— Это, конечно, какой-то несчастный путник, Пэдди. Майра!
Она подошла ко мне и тоже посмотрела в окно.
— Выходит, кому-то еще хуже, чем нам.
— Я выйду на улицу со свечой, чтобы указать ему путь к нам.
— Господи, Онора! Он может быть грабителем или убийцей. Быстрее задуем все рождественские свечи. И тогда он пройдет стороной.
— Он мог заблудиться, — возразила я. — Пэдди, пойдем с мамой. Возьми с собой две свечки с елки. Бриджет, присмотри за Стивеном.
Услышав свое имя, Стивен повернул ко мне голову и начал кашлять. Господи, пожалуйста, пускай это будет круп.
С горящими свечами в руках мы с Пэдди спустились по растрескавшимся ступеням. Я приоткрыла входную дверь.
Воздух был очень холодным, и я плотно сжала губы. Казалось, стоит мне вдохнуть, и у меня внутри все заледенеет.
— Как думаешь, мама, сколько уже дюймов?
— Не знаю, Пэдди.
Дюймы. Они тоже были частью любой страшной истории о пурге — двенадцать, восемнадцать, тридцать, пятьдесят дюймов снега, которые хоронили под собой дома, животных и людей.
— Смотри, мама, смотри! Свет уже ближе.
— Я выйду и подниму свечу.
— Нет, мама. Давай лучше я.
Пэдди сунул ноги в мокрые ботинки, которые оставил у дверей, и шагнул в ночь. Он сразу провалился в сугроб, но быстро выбрался и, подняв свечу над головой, закричал:
— Сюда! Мы здесь! Сюда!
Лошадь увязала в глубоком снегу, но человек, казалось, странным образом двигался по поверхности сугробов. Услышав крик, он поднял голову и помахал Пэдди рукой.
— Это индеец, мама, — крикнул мне Пэдди и двинулся навстречу мужчине, который сейчас был повернут ко мне спиной.
Я видела, как он неловко тянет за уздечку: к ногам у него было что-то привязано. Он был уже совсем близко к нам.
И тут он обернулся. Волосы длинные, одет в кожаные штаны с бахромой и куртку с меховым воротником. Вот только с такой бородой он никак не мог быть индейцем. Человек приподнял фонарь и осветил свое лицо — светло-карие глаза с зелеными, коричневыми и желтыми прожилками.
Мы с ним уставились друг на друга.
— Nollaig Shona Dhuit, Онора, — вдруг произнес он. — Счастливого Рождества.
— Патрик Келли… Господи Иисусе, Мария и Святой Иосиф!
— Дядя Патрик? — удивленно переспросил Пэдди.
— Ох, Патрик, Патрик! Мы так ждали тебя… Я уж и не думала…
— Дай мне разгрузиться, и побыстрее, пока ты не засыпала меня своими вопросами. Майкл! — крикнул он, повернувшись к лестнице. — Майкл, спустись ко мне. И помоги поднять этот груз. Там звериные шкуры, — объяснил он мне.
— Сегодня мы будем этому очень рады, — начала я. — Ох, Патрик… Майкл… он…
— Что, уже спит? Так я его разбужу. Пойдем, Пэдди. Бери это. Я промышлял пушниной в Северных лесах. Хорошо, что заглянул в церковь Святого Патрика, повезло. И получил твое письмо. А уже отец Донохью рассказал мне, что вы остановились у Молли. Отличный выбор.
Продолжая говорить, Патрик затягивал огромный мешок вверх по лестнице. Пэдди помогал ему.
Боже мой! Он прочел письмо, которое писал ему еще Майкл, поэтому думает, что тот жив. Отец Донохью не говорил ему, что мы здесь одни. Да и с чего бы ему такое рассказывать? Он полагал, что Патрик и так все знает.
Майра стояла в дверях кухни со Стивеном на руках, а дети сгрудились вокруг нее.
— Счастливого Рождества. Я брат Майкла, Патрик, — сказал ей Патрик и закричал: — Майкл!.. Майкл! Спускайся уже сюда, ленивое создание.
Майра растерянно смотрела, как Патрик ставит на пол мешок с пушниной.
— Патрик, Майкла здесь нет, — начала я.
— Что? Как нет? Отправился прокладывать рельсы для железной дороги? Мы вернем его обратно. Я знаю здесь одного кузнеца, которому нужен грамотный помощник вроде Майкла.
— Дядя Патрик, — вмешался Пэдди, — наш папа умер.
— Что?.. Онора?..
— Это правда, Патрик, — подтвердила я. — Майкл умер.
— Не говори так!
Я потянулась к нему, хотела коснуться его руки, но он отпрянул назад.
— Его убила лихорадка, — сказала я. — Он много и тяжело работал и был очень слаб из-за голода. Нам нужно было уезжать раньше, бежать оттуда.
Патрик молча смотрел на меня бессмысленным взглядом.
— Сядь, Патрик, — сказала я, подводя его к стулу у плиты.
— Томас, неси свой виски, — распорядилась Майра.
Томас принес бочонок. Я зачерпнула из него жестяной чашкой и дала Патрику.
— Когда? — спросил он, осушив чашку до дна.
— В августе.
Я взяла у него чашку и хотела наполнить ее снова, но Патрик покачал головой.
— Все, хватит, — сказал он.
Дети стояли вплотную к печке, дрожали, понурив плечи, и молчали. Интересно, помнит ли Патрика Джеймси?
— Дети замерзли, — сказал Патрик.
Он открыл дверцу печки — там тлела зола. Патрик сунул внутрь последнее полено из ящика для дров, взял палку и принялся ворочать ею угольки, пока пламя не разгорелось и полено не занялось.
— Открывайте мешки, — сказал он мне. — Расстелите шкуры. Укройте детей. Сейчас вернусь.
Он вышел на улицу и спустился по ступенькам.