– Я тоже так думаю. Он тот человек, к которому мне хочется пойти, когда трудно. Мне очень хочется рассказать ему все с самого начала. Но я не могу. Они запретили мне кому-либо рассказывать – и тебе это запретили – и я послушалась. Я была для них хорошим ребенком, многообещающим ребенком. Я всю жизнь прожила с этим, и не могу же я ни с того ни с сего сказать Итану: «Да, кстати, любовь моей жизни, отец моего ребенка, все эти годы я поддерживала отношения с братом, родители и Жюль об этом знали, а ты единственный, кому я решила не говорить».
Жюль решительно сказала:
– Расскажи ему, Эш. Расскажи и все.
Деннис иногда говорил, что Итан когда-нибудь все равно может узнать. «Жизнь долгая», – говорил он.
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу. Он очень порядочный человек, и за это я его люблю. И он никогда ничего не скрывает.
– Тогда что ты будешь делать? У тебя есть возможность тратить деньги без ведома Итана?
– Если коротко, то да, – сказала Эш. – И не сказать, что Итан каждый месяц сидит и подводит счета. Приходы приходят, расходы уходят. Словно по огромному двустороннему каналу. Мне незачем отчитываться ни перед ним, ни перед Дунканом, он сейчас управляет нашими бумагами, ни перед группой так называемого «управления капиталом». Суть в том, чтобы делать все «невидимой рукой». Страшно, конечно, ведь я с деньгами на «вы», но, думаю, это сработает. Нужно, чтобы это сработало.
Она дернула плечами, ласково провела рукой по гладкому затылку ребенка и добавила:
– Кто-то должен приглядывать за Гудменом.
* * *
В первые годы материнства Эш и Жюль тешили себя фантазией о дружбе своих дочерей, растущей вместе с ними, представляя себе их дружбу как отражение своей собственной. Девочки действительно подружились и сохранили теплое отношение друг к другу на всю жизнь, но они настолько отличались друг от друга, что тесная дружба между ними в конечном счете стала не более чем подарком, который они пытались сделать матерям, а не тем, что возникло естественным образом.
– Господи, какие же они разные, – сказала Жюль Деннису после дня, проведенного у Эш и Итана.
В то время девочкам было по четыре года. Эш и Итан недавно купили огромный особняк на Чарлз-стрит, великолепный дом с мемориальной табличкой, который нежился на солнце в лучшей части Гринвич-Виллидж. Внутри дома, несмотря на присутствие четырехлетней дочери и новорожденного сына – Морриса Тристана Фигмена, которого в честь Старика Мо Темплтона называли Мо, тишина и порядок подразумевались сами собой. Это было результатом неустанного труда супружеской пары с Ямайки, Эмануэля и Розы, слуги и нянечки, которые кроме того следили за большинством сторон повседневной семейной жизни. Они были скромнейшей прислугой, учтивый бритоголовый муж и его заботливая, хоть и кокетливая жена. Комнаты были безукоризненно убраны, дети опрятны и всем довольны, как и их родители.
Большая игровая комната напоминала первоклассную комнату отдыха в аэропорту – устланная коврами, чтобы никто не ушибся, и отделанная в неярких цветах, которые, считают, должны нравиться детям, но в приглушенных тонах, с мягким светом. Там стояли батут и коробка, набитая мячами. Были горки, качели и мягкие игрушки – звери в натуральную величину. Жюль представила себе, как один из помощников Итана звонит в магазин игрушек «ФАО Шварц» и говорит: «Пришлите нам все, что у вас есть».
Вот в каком доме бы расти, думала она, – в таких условиях и с такими изобретательными спокойными родителями. Жюль опустилась на белую тахту – одну из нескольких – со стаканом вина, который принесла ей Роза, и как следует отхлебнула. Ей хотелось смягчить и облегчить горло и грудь, чтобы перед внутренним взором не вставал угнетающий полиэкран: этот дом – и ее собственная квартира в доме без лифта на 84-й Западной улице, где они жили с Деннисом и Авророй в полном кавардаке, на скудные средства, с депрессией – всегда на фоне жизни Эш и Итана.
Аврора пронеслась по игровой Фигмена и Вулф с воплем:
– Я сержант! Я король!
Сержант-король нырнул в бассейн с мячами, где скрылся с головой, а сидящая на диванчике у окна с настоящей сюжетной книгой Ларкин в изумлении смотрела на нее.
Эш, сидя в кресле-качалке с Мо на колене, заметила:
– Авроре нравится командовать. Возможно, она возглавит корпорацию.
– Нет! – заявила Аврора с победно горящими глазами. – Я военный! Я возглавляю всех!
Женщины рассмеялись. Авроры было «очень много, и в этом вся она», как однажды определила Эш. Жюль любила свою дочь почти безумно. Аврора, которая сама по себе не была смешной, смешила ее. Она была слишком неотесанной, а это не то же самое, что быть смешной, и Жюль была одержима ею, как и Деннис, которому удавалось, когда это было важно, не идти на поводу у депрессии и проявлять чувства к своей малышке. Это можно было сравнить, пожалуй, с тем, как отец поднимает руками автомобиль, чтобы тот не раздавил ребенка. Он был в депрессии, но все же мог выйти из-под ее гнета ради Авроры. Доктор Бразил объяснил, что при «атипичной депрессии» подобное иногда происходит.
Жюль заметила, что весь день, когда Ларкин составляла компанию Авроре в подвижных играх, дочь Эш, казалось, делала это больше из вежливости. Ларкин влезла в бассейн, и Аврора беспрепятственно бомбардировала ее мячами; съехала вниз головой с горки, но приземлившись, отряхнулась и вернулась на свой диванчик у окна, к книжке.
Аврора уселась рядом.
– Что это за книжка? – полюбопытствовала она.
– «Маленький домик в Больших Лесах», – ответила Ларкин.
– Смешная?
Ларкин обдумала вопрос.
– Нет.
– Ты сама ее читаешь? – удивилась Аврора.
Ларкин кивнула.
– Когда я научилась читать, – поделилась она, – все изменилось.
Характер Ларкин вполне сформировался, и в ней не было ни вредности, ни покровительственного превосходства. Бесхитростная малышка, унаследовавшая хрупкую красоту матери, ее ум и доброту. Хотя волосы ей достались от Итана, редкие и бесцветные. «Ага, – думала Жюль с печальным торжеством. – У моей дочери волосы лучше». К тому же у Ларкин была уже однажды небольшая экзема, которую лечили специальными мазями. Унаследовала ли она отцовское воображение? Рано было об этом говорить, но, к сожалению, стоило признать, да, возможно.
– Ты собираешься свихнуться из-за Ларкин? – спросил Деннис вечером, когда они собирались ложиться спать, а Жюль все расписывала, какая Ларкин милая, развитая и прелестная, и королевский дом на Чарлз-стрит. – Или это глупый вопрос? – продолжал он. – Вопрос в том, когда ты перестанешь сходить с ума из-за этого?
– Нет, – сказала Жюль. – Аврору я не променяю ни на что.
– Понятно, – сказал он. – Ты говоришь так, чтобы показать разницу между ними и мной. Меня бы ты променяла.
– Нет, – ответила она, – ничего подобного.