Исключительные - читать онлайн книгу. Автор: Мег Вулицер cтр.№ 31

– Тебе что, нравится этот мальчик? – осторожно спросила мать.

– Это уж наверняка, – вставила Эллен.

В минуты перед отъездом из лагеря Жюль Хэндлер так горько плакала, что, забравшись наконец на заднее сиденье машины, почти ничего не видела. В последние дни ей казалось, что этим летом ее сердце раскрылось, – теперь она воспринимала такую музыку, какой никогда раньше не слушала, и сложные романы (Гюнтера Грасса – ну или, по крайней мере, она собирается прочесть Гюнтера Грасса), которых никогда бы раньше не прочитала, и людей, с какими иначе никогда бы не познакомилась. Но на заднем сиденье зеленого «Омни», ползущего по непролазной грунтовой дороге, ведущей на главную трассу в Белкнапе, Жюль ломала голову, стала ли она минувшим летом добрее – или всего лишь еще ничтожнее. Она как будто впервые увидела жировой горбик сзади на материнской шее, словно бы прилепленный туда шпателем. В пассажирском зеркале, когда Эллен опустила его, чтобы взглянуть на свое отражение, а это она сделала через несколько секунд после того, как влезла в машину, Жюль приметила чересчур тонкий, удивленный изгиб бровей сестры, эстетически сразу же обозначавший Эллен Хэндлер как человека, который никогда бы не вписался в этот лагерь.

Жюль решила, что не стала ни великодушнее, ни ничтожнее. Уезжала она как Джули, а возвращается уже как Жюль – человек, способный различать. И в результате она не могла смотреть на мать и сестру, не понимая, кто они на самом деле. Они увезли ее от людей, которыми она всегда будет грезить. Увезли ее от этого. Машина добралась до трассы и притормозила, затем мать повернула влево и нажала на газ. Из-под колес брызнул гравий – Жюль увозили из «Лесного духа», как жертву тихого, но насильственного похищения.

* * *

Дом на Синди-драйв выглядел еще хуже, чем в день, когда она отсюда уезжала, но трудно было точно сказать почему. Сейчас она выйдет из своей душной спальни и отправится в кухню за стаканом чего-нибудь холодненького, минуя логово, где сестра с матерью грызут фисташки, словно бы издавая зубами резкие выстрелы, и смотрят тупое летнее телешоу «Тони Орландо и Дон». Жюль прихватила банку «Тэба» из упаковки, которую сестра держала в холодильнике, а потом заперлась в спальне и позвонила Эш в Нью-Йорк.

Никогда не знаешь наперед, кто ответит по телефону в квартире Вулфов. То ли Эш, то ли Гудмен, то ли их мать Бетси – но точно не отец, Гил, – или же какой-нибудь друг семьи, неопределенно долго гостящий в «Лабиринте». Тут и разгадывалась загадка, встававшая перед Жюль, когда в лагере случайно упоминалось название «Лабиринт». Жюль казалось, что речь идет о частном клубе. А на самом деле имелось в виду здание на углу Централ-парк Вест и 91-й улицы, где жила семья Вулфов. «Цербер – наш привратник», – так говорила Эш, и эту отсылку Жюль поняла лишь после того, как сходила в Хеквилльскую публичную библиотеку и заглянула в энциклопедию.

– Приезжай в город, – сказала Эш.

– Конечно, обязательно.

Она не смогла признаться, что боится: во время учебного года в жестком нью-йоркском свете другие осознают, что ошиблись, и отправят ее восвояси, вежливо пообещав, что скоро позвонят.

– Мы целый день просто слоняемся туда-сюда по квартире, – поделилась Эш. – Папа бьется в истерике, говорит, что Гудмен разгильдяй и когда-нибудь станет безработным. Жалеет, что мы оба не поехали в банковский лагерь. Говорит, я должна написать мощную пьесу и заработать кучу денег. Свою версию «Изюма на солнце». Белую версию. Меньшего от меня не ждет.

– Все мы будем безработными, – сказала Жюль.

– Ну и когда ты приедешь?

– Скоро.

Иногда Жюль сочиняла по ночам письма Эш и Итану, Джоне и Кэти, даже Гудмену. Послания Гудмену, сознавала она, получались очень кокетливыми. А в игривом письме не выражаешь своих чувств, не пишешь: «Ах, Гудмен, я знаю, что ты не подарок, вообще-то ты сволочь порядочная, но, несмотря ни на что, я в тебя влюблена». Взамен пишешь: «Привет, Хэндлер на связи! Твоя сестра зазывает меня в город, но там же вроде бы одни трущобы». Насколько это отличается, размышляла она, от того, как общался с ней Итан. У того что на уме, то и на языке, он никогда ничего не таит. Раскрывался перед ней, давая понять, что предлагает себя, а вот нужен ли он ей? И когда она сказала «нет», не притворился, будто он вообще не о том говорил, а просто сказал: давай попробуем еще раз. Вот и попробовали. И хотя в конце неудавшегося эксперимента не оставалось горечи, он все-таки признался, что его навсегда слегка ранил ее отказ.

– Самую малость, – сказал он. – Вроде как видишь человека, раненного на войне, и миллион лет уже прошло, а он по-прежнему чуть прихрамывает. Разве что в моем случае надо знать о ране, чтобы ее заметить. Но это на всю жизнь.

– Неправда, – неуверенно возразила она.

Она, как положено, написала Итану, рассказав, как ужасно проводит время в Хеквилле, и он тотчас ответил – в 1974 году люди, даже подростки, часто писали друг другу длинные письма. Его послание испещряли фигурки из «Фигляндии». Они танцевали, ловили рыбу, выпрыгивали из зданий и приземлялись со звездами над головами, но в целом невредимыми. Чем угодно занимались, только не целовались и не трахались. Таких картинок он не стал вставлять в письмо, адресованное Жюль, и поскольку обычно у него там и сям мелькали рисунки, изображающие сексуальную активность, их отсутствие на полях нынешнего послания было заметно. Но опять же, как и в случае с очень легким военным ранением, надо было знать об этом, чтобы разглядеть – или в данном случае увидеть, что этого нет.