В противовес всей этой мрази надо отметить инициативу академических кругов во главе с ректором Roussy и деканами факультетов. Чтобы показать, что не все вопросы в мире разрешаются грубой силой и что Франция внесла значительный вклад в общечеловеческую культуру, были организованы в Сорбонне лекции светил французской науки, которые в своей совокупности должны были охватить весь цикл человеческих знаний. Конечно, за час трудно дать полное представление о сложном и обширном сюжете, и для квалифицированных слушателей лекции не давали ничего нового, но не в новом тут — сила, и на лекции можно было встретить весь цвет парижской интеллигенции, кроме тех, которые шли за Гитлером и Петэном. Это предприятие имело очень плохую прессу в Vichy и у немцев, и оно не было закончено. Мы с тобой не пропустили ни одной лекции
[673].
По возвращении из exode мы оба возобновили научную работу. Я повидался с Régnier, который выслушал мой рассказ о наших странствиях и сказал: «Вы — несомненный dur à cuire
[674], но, кроме того, вам очень повезло. Вы даже, вероятно, не представляете себе всех опасностей, которым подвергались». После этого мы говорили с ним о совместной работе по исследованию проницаемости оболочек. Он дал мне свои числовые данные, и по ним я изготовил две notes для «Comptes Rendus». Встал вопрос, кто будет представлять их. Régnier очень хотел, чтобы представлял Lapicque. Характер его хорошо известен и много раз описан, и я шел к нему вместе с Régnier с большими сомнениями. Против ожидания Lapicque встретил нас любезно, но с некоторой иронией, и пожелал ознакомиться с моей рукописью. На втором свидании он сказал, что готов способствовать ее напечатанию, но не в «C[omptes] R[endus] de l’Académie des Sciences», а в «C[omptes] R[endus] de la Société Biologique»
[675]. При этом оказалось, что мне придется пожертвовать значительной частью формул, а в таком виде печатание для меня утрачивало всякий интерес. Так мы и не пришли ни к какому соглашению с Lapicque.
Я взял мои notes обратно и через посредство Louis de Broglie напечатал их в «C. R. de l’Académie des Sciences»
[676]. Оттиски, естественно, я послал Lapicque и столь же естественно не получил никакого ответа. Я живо помню мое свидание с Louis de Broglie, которое имело место 22 июля во время понедельничного заседания академии. Я шел к нему, предупрежденный в его пользу всем, что мне о нем было известно: молодость, талант, простота в обращении, отсутствие предрассудков (по словам Михаила Петровича Кивелиовича). На картине было одно пятно: принятое им назначение в петэновский Национальный совет
[677]. Но в тот момент было совершенно не ясно, какую роль этот совет будет играть и что в нем будут делать люди вроде Paul Faure, который был генеральным секретарем SFIO
[678]. De Broglie был прост, мил, любезен; мы с ним поговорили об exode, о будущем. Из всего им сказанного не вытекала никак его, в последующие годы, хотя и сдержанная, но германофильская позиция
[679].
Большинство записей в твоем Agenda относится к нашим хозяйственным делам, но некоторые напоминают более интересные вещи. Вот, например, встреча с Фроловым по вопросам научного обследования бассейна Сены и ее притоков. В течение следующих лет ты приняла близкое участие в этом обследовании. Уже 20 июля — запись о составлении плана работ: для тебя — биологических
[680], для меня — магнитных и климатологических. Мое сотрудничество выразилось в опубликовании нескольких нот
[681] и одного большого мемуара
[682] по вопросу о тепловом режиме земного шара
[683], но продолжать мне не пришлось: по каким причинам — будет видно дальше.
Вот записи о получении писем от Пренана и собирании и отправлении ему пищевых и вещевых посылок; несколько позже — чистка в его turne
[684] и эвакуация опасных, в случае обыска, вещей; во всем этом — странная пассивность его супруги. Вот записи о субботних выходах с Тоней — на концерты, выставки, в cinema, театры, музеи… Вот очень курьезная запись от 1 августа: Potemkine, Katkoff, Gomolitzky
[685]. Это у нас был goûter
[686] с гостями, и встал вопрос, кто победит. Устроили пари: против нас с тобой все эти господа и дамы были за победу немцев и в этом выдали расписку, которая у меня еще цела. Я не предъявлял им ее и моего выигрыша не требовал.