Дарвин - читать онлайн книгу. Автор: Максим Чертанов cтр.№ 83

В 1860-м он писал Дженинсу: «Каждый волен верить, что человек появился вследствие особого чуда, однако я не вижу ни необходимости, ни вероятности этого». Хотел включить в «Изменения» главу о человеке, потом — написать «коротенькое эссе»; зоологу А. Понтеру говорил, что, как алкоголику кажется, что он пьет «немножко», так и ему кажется, что он «немножко попишет о человеке». В 1867-м он думал, что напишет книгу «Происхождение человека»: вместе с «Происхождением видов», не вошедшими в «Происхождение видов» фрагментами «Естественного отбора», «Изменениями» и будущей работой о половом отборе они составят «большой труд по естественному отбору». А 4 февраля 1868-го записал в дневнике, что начал книгу «Происхождение человека и половой отбор» («The Descent of Man, and Selection in relation to Sex»).

В 1735 году Линней объединил людей и обезьян в отряде приматов, а в 1788-м писал коллеге: «Если бы я назвал человека обезьяной или наоборот, то был бы неминуемо отлучен от церкви. Однако как натуралист я, быть может, обязан поступить именно так». Дидро замечал в 1754 году: «Следуя естественно-научным принципам, я никогда не мог отличить человека от обезьяны»; Монбоддо в 1773-м объединил человека и орангутана в один вид. Даже Кант не отрицал физического родства, но считал, что появлению человека предшествовала «идея прачеловека», в которой были предвосхищены все наши душевные качества. Ламарк описал, как возник человек: самое развитое «четверорукое» обрело привычку ходить на двух ногах; расселяясь по свету, двуногие приобретали новые потребности, которые привели к развитию новых способностей. Доказательств своей гипотезы он, правда, не привел, сославшись лишь на то, что дети ходят, как обезьяны, на четвереньках.

Были и наши. Афанасий Каверзнев в 1775 году пересказал Бюффона в трактате «Об изменении животных»: одни животные под действием «климата — пищи» превращаются в других и «с этой точки зрения можно бы, пожалуй, не только кошку, льва, тигра, но и человека, обезьяну и всех других животных рассматривать как членов единой семьи». Радищев, 1796-й, «О человеке, его смертности и бессмертии»: «Человек — единоутробный сродственник, брат всему на земле живущему, не токмо зверю, птице, рыбе, насекомому, черепокожему, полипу, растению, грибу, мху, плесени, металлу, стеклу, камню, земле». В XIX веке фон Бэр утверждал (потом передумал), что предки человека жили в воде, Э. Эйхвальд назвал человека высшей ступенью постепенного развития животных, М. Таушер писал: «Человек, который имеет много общего физически и духовно с животными, развился и постепенно облагородился из животного состояния…»

Чего не хватало? Для одних ученых родство означало сходство, а не происхождение, другие признавали происхождение тела, но не души; и у всех не было доказательств — данных анатомии, физиологии, эмбриологии, психологии. Анатомические доказательства первым дал Хаксли, и он же в 1858 году на заседании Королевского общества сказал: «Умственные и моральные способности человека по существу те же самые, что у животных, и имеют естественное происхождение». В 1863-м Геккель на съезде естествоиспытателей в Штеттине заявил о происхождении человека от обезьяноподобных млекопитающих и предложил искать «переходное звено»; в 1864-м его соотечественник К. Фогт выпустил книгу «Лекции о человеке», где отстаивал происхождение от обезьян, но утверждал, что разные расы появились независимо друг от друга. Находка неандертальца и работы Лайеля к середине 1860-х убедили общественность в том, что люди прошли первобытную стадию и жили задолго до «потопа»; швейцарец И. Бахофен и американец Л. Морган опубликовали работы о происхождении семьи, Э.Тейлор в 1865-м издал «Исследования ранней истории человечества». Дарвину было на что опереться. Вот только происхождение психики толком никто не изучал. Надо было выяснить, могли ли естественным образом развиться наши эмоции: страх, ревность, зависть, любовь. Для этого Дарвин и задавал путешественникам смешные и странные вопросы.

Его переписка в период подготовки «Происхождения человека» обширна как никогда. Служители зоопарков, священники, смотрители сумасшедших домов, акушеры, молодые матери докладывали, как плачут младенцы, хмурятся ли слоны, кто как фыркает, чихает, кашляет, чешет в затылке, краснеет, бледнеет, лает, мяукает, взъерошивает перья. Племянницы слали еженедельные отчеты о своих детях: как кричат? Как плачут: сперва надуют губы или сперва зажмурятся? Какой ребенок каким пальцем ноги пошевелил и почему? А настырный изыскатель еще требовал рисунков и снимков, и не только детских… Зоологу А. Бартлету, 19 декабря 1870 года: «Вы хорошо знаете, как ведет себя собака при приближении другой собаки с враждебными намерениями. Она напряжена, хвост вертикально выпрямлен, шерсть на спине взъерошена, уши стоят, глаза устремлены вперед. Пожалуйста, устройте так, чтобы Ваша собака увидела чужую собаку, а м-р Вуд (Томас Вуд, иллюстратор. — М. Ч.) это нарисует. Потом, пожалуйста, приласкайте собаку, я хочу, чтобы м-р Вуд нарисовал ее с виляющим хвостом и опущенными ушами… Когда лошадь выпущена в поле, она несется большими упругими шагами, с поднятым хвостом. Даже корова задирает хвост, когда прыгает. Я видел на картинке слона, несущегося скачками с задранным хвостом. А носороги? Пожалуйста, напишите все, что знаете, о хвостах носорогов, слонов, шакалов и любых животных…»

Он постоянно ездил в лондонский зоопарк и ботанический сад в Кью, А сквайры и горожане присылали ему истории о лошадях, розах, капусте, щенках (и самих щенков); он жаловался Гукеру, что «все болваны со всего мира» точно сговорились ему писать. Сам виноват: это он ввел практику вовлечения обывателей в науку. Он не ставил цели сделать других людей учеными, но так выходило: однажды сообщив какой-нибудь факт, они уже не теряли интереса к предмету. Всякое сообщение, если его можно было проверить, проверялось: служитель зоопарка поведал, как обезьяна, усыновившая котенка, обгрызла ему когти — Дарвин взял (с разрешения Генриетты) одного из котят и зубами откусывал кончики коготков; котенок не пострадал, чего нельзя сказать об экспериментаторе. А миссионеры слали отчеты: как гримасничают китайцы, австралийцы, как они выражают стыд, удивление, злость…

Собирались факты и о половом отборе. Уоллесу, 21 марта 1868 года: «Девушка видит красивого мужчину и, не высчитывая, на сколько дюймов длиннее или короче, чем у других, его нос или усы, говорит, что выйдет за него… Так же, думаю, у курицы…» Генри Бэйтсу, президенту Энтомологического общества, 11 февраля: «Мне необходима информация о пропорции мужчин и женщин в животном мире…» Бэйтс озадачил коллег, разгорелись дебаты, а подписчики «Хроник садовода» высчитывали, сколько самцов и самок живет у них дома. Дарвину хотелось, чтобы самок было меньше: это поддержало бы его гипотезу, что они выбирают из многих претендентов. Но никто не дал внятного ответа. Надо искать другие подтверждения. Но и тут он наткнулся на стену: почти все были убеждены, что выбирает самец; энтомологи заявили, что о насекомых вообще смешно говорить, будто кто-то кого-то выбирает. Но собаководы дали надежду, забросав фактами на тему «сучка не захочет — кобель не вскочит»; зоолог Джон Буш поведал, что у крыс, «этой распутной породы», есть любовь и семейная жизнь. Главным помощником по собакам стал Джордж Капплз, по птицам — Мюллер из Бразилии. Энтомологи не хотят признать, что у насекомых есть психология, — обойдемся доморощенными наблюдателями: Фрэнсис получил задание узнать, как жуки пыжатся перед подругами. Голубеводам было поручено красить голубей в разные цвета и смотреть, как реагируют голубки; увы, те не обратили внимания на крашеных, а Эдвард Хьюит написал, что они выбирали «самого распутного и нахального, какого бы он ни был цвета».