Дарвин - читать онлайн книгу. Автор: Максим Чертанов cтр.№ 80

В 1876-м в «Научно-популярном ежемесячнике» вышла статья преподобного Уильяма Дэлинджера (в соавторстве с ученым Дж. Дриздейлом) об опытах Тиндаля: он писал о том, как наука побеждает темноту, поведал о собственных экспериментах с гнилой треской и сказал, что священники обязаны защищать ученых. Говорили, будто Хаксли, Дарвин и Тиндаль отрицают самозарождение, потому что оно им невыгодно, а сами не объясняют, откуда взялась жизнь; Дэлинджер назвал эти обвинения смехотворными: если сии благородные мужи чего-то не объясняют, значит, время не пришло. (Дарвин назвал статью Дэлинджера лучшей, какую он читал о самозарождении в частности и науке вообще.) С Тиндалем он общался с 1867 года (признавался молодому физику, что «невежествен как свинья» в механике, и расспрашивал его насчет ледников); теперь Тиндаль писал ему: «Слава Богу, с самозарождением, этой чепухой, покончено». Дарвин его поздравил, но оговорился, что надо исследовать вопрос поглубже, Тиндаль обещал, но у него было слишком много других дел. К концу 1870-х почти все признали, что самозарождения нет. Так откуда взялась жизнь на Земле? Если даже принять идею Кельвина о космосе — а там откуда?

25 февраля 1882 года, когда Дарвину оставалось жить несколько недель, старый знакомый Дэниел Макинтош писал ему, что нужно признать либо самозарождение живого из неорганики, либо существование «внешнего Бытия», которое руководит процессом, третьего не дано. Дарвин отвечал 28 февраля: «Хотя, по-моему, до сих пор не было выдвинуто сколько-нибудь стоящих доказательств в пользу образования живого существа из неорганической материи, все же мне кажется, что такая возможность когда-нибудь будет доказана…»

Итак, если подытожить его высказывания, получается гипотеза: когда-то был на Земле «теплый маленький прудик, содержащий соли аммония и фосфора и доступный воздействию света, тепла и электричества», и «химически образовался белок, способный к дальнейшим превращениям», и не было живых существ, которые бы его сожрали, и возникли «отдельные молекулы самых низших форм», которые «могут воспроизвести родительскую форму», и эти молекулы не что иное, как «милые маленькие геммулы», частички наследственности… Чушь?

В 1924 году А. И. Опарин предположил: в земной атмосфере, четыре миллиарда лет назад состоявшей из аммиака, метана, углекислого газа и паров воды, при электрических разрядах могли возникнуть простейшие органические вещества; современные же условия препятствуют их синтезу, потому что в атмосфере много кислорода и он их разрушает. Опарин также повторил мысль Дарвина о том, что если в наше время образуется какая-то органика, то ее тотчас съедят более развитые существа. Аналогичную идею выдвинул американец Холдейн; среди гипотез о происхождении жизни гипотеза Опарина — Холдейна, или «гипотеза первичного бульона», и сейчас является одной из ведущих. На первый взгляд она соответствует дарвиновской. Но не совсем. Опарин и Холдейн писали, что первыми органическими веществами, возникшими в «бульоне», были белки. А молекула белка не может «воспроизвести родительскую форму», чего требовал Дарвин. Белки сами не размножаются.

В 1955 году американец С. Миллер смоделировал условия древней Земли: пропуская разряды через смесь аммиака, метана, водорода и паров воды, получил ряд органических кислот. Его соотечественник С. Поннаперума подобным образом произвел белки. С точки зрения химии, гипотеза Опарина — Холдейна подтвердилась. Но генетика, как и Дарвин, была иного мнения. Белки строятся на основе инструкций, записанных в ДНК. Значит, без ДНК они жить не могли, ДНК должна была родиться первой. Но ее консервативная конструкция не позволяет ей вступать в химические реакции, она может размножиться — создать свою копию — только при участии белков. Получается замкнутый круг. Можно, конечно, допустить, что ДНК и белки возникли одновременно. Но подобное совпадение представлялось маловероятным. Кроме того, в экспериментах Миллера и Поннаперумы белки появлялись, а ДНК-нет.

В 1980-х появилась новая гипотеза, стремительно завоевавшая популярность: первыми были не белки и не ДНК. Кто же? Да эти, беспокойные, с «атомом свободы» в крови, все эти инженеры и пекари, шоферы и доктора… Установили, что по крайней мере одни из семейства РНК-существ, рибозимы, могут соединять функции, которые выполняют по отдельности ДНК и белки, то есть и наследственную информацию хранить, и химические реакции катализировать. Подтверждения гипотезы «РНК-мира» не заставили себя ждать: Д. Сазерленд синтезировал два из четырех элементов молекулы РНК; Т. Линкольн и Д. Джойс получили целый самовоспроизводящийся рибозим. Более того, когда несколько искусственных РНК-молекул поместили в одну пробирку, они продемонстрировали и борьбу за существование, и специализацию, и естественный отбор, и выявился победитель, который копировался успешнее других; потом они мутировали, подцепляли чужие элементы, но не теряли способности воспроизводиться. Возникшие в «теплом маленьком прудике», они, «милые маленькие таинственные геммулочки», одни, без начальника и без механизмов, начали строительство жизни. Они воспроизводили себя, часто ошибаясь, и благодаря этим ошибкам становились разными, и осваивали разные ниши, пока окончательно не разделились на ДНК, РНК и белки. Когда-то они умели делать все, но сами посадили себе на голову диктатора и отдали свои функции машинам, и дошло до того, что в первые десятилетия генетики все оскорбляли их, считая их ни на что, кроме снятия чужих копий, не способными. Но они не опускали рук и продолжали вмешиваться во всё и всюду совать свой лишний атом кислорода, и справедливость торжествует: с каждым днем наука открывает новые их функции. Мы уже знаем, что им подвластно многое. Быть может, когда-нибудь мы узнаем, что им подвластно всё.

«Изменения» отправились в типографию в феврале 1867 года, еще год ушел на правку. Автор жаловался, что обилие материала его убивает, но чувствовал себя хорошо: были многочисленные гости (включая семерых детей Хаксли) и частые вылазки в Лондон; он даже присутствовал на съезде учителей, где обсуждали вопрос о включении естественных наук в школьные программы. Собственного школьника, Хораса, однако, в марте забрали из Клэпхема: «слабенький», пусть сидит дома. Директор школы просил вернуть мальчика, родители не вняли. Джордж и Фрэнсис были в Кембридже, Эмма и Бесси к ним ездили. Генриетте отец доверил правку «Изменений», слушался, все ее советы были «превосходны, превосходны, превосходны»; на лето она уехала с подругой в Корнуолл — отец и туда слал ей куски рукописи.

Меррей был недоволен: толстая книга, больше 750 экземпляров не купят; кое-как согласился удвоить тираж. Карус переводил еще неизданный текст на немецкий; нашелся и русский переводчик. Владимир Онуфриевич Ковалевский (будущий муж Софьи Корвин-Круковской) родился в 1842 году, учился на правоведа, но увлекся палеонтологией. Прослышав, что Дарвин, уже известный в России как автор «Происхождения видов», пишет новую книгу, он связался с ним через жившего в Лондоне русского издателя Николая Трюбнера и получил разрешение на перевод. 15 марта 1867 года Ковалевский написал Дарвину и прислал статьи своего старшего брата Александра, эмбриолога, назвав их «немного дикими», но Дарвин от статей пришел в восторг, предрек Александру Ковалевскому более блестящую карьеру, чем брату, и не ошибся. Всю весну корректуры «Изменений» путешествовали из Англии в Россию и обратно, половина терялась, и было много неразберихи.