Александр Македонский - читать онлайн книгу. Автор: Поль Фор cтр.№ 46

Страница

И нигде ни слова о голубых глазах и светлых волосах: и лишь в латинской версии «Романа об Александре» (IV в. н. э.) он превратился в пошлого блондина Менелая, у которого один глаз — чисто голубой, а другой — почти черный. Удовлетворимся теми указаниями, которые Плутарх позаимствовал из записок Аристоксена Тарентского, ученика Аристотеля, и, быть может, еще из «Истории» Харета Митиленского, управлявшего царским двором: лицо Александра дышало живостью, готовностью парировать реплику и воспламениться в ответ, а подчас — и жестокостью. На копии с картины Филоксена Эритрейского, которую мы видим в музее Неаполя, у него темные волосы и бакенбарды, а также глубокий и печальный взгляд. Я склонен полагать, что александрийская эпоха, которая наблюдала Александра и восхищалась им в его прозрачном саркофаге, усматривала в нем подлинный образец греческой красоты, и что именно эту идеальную форму имел перед глазами Полемон в эпоху Адриана, когда писал: «Те, кому удалось сохранить эллинскую и ионийскую расу во всей чистоте, — люди довольно высокого роста, скорее широкие в кости, стройные, хорошо скроенные, довольно светлокожие. Волосы у них вовсе не светлые (то есть они чистые брюнеты или шатены), довольно мягкие и слегка волнистые. Лица их вписываются в квадрат, губы тонкие, нос прямой, глаза блестящие и полные огня. В самом деле, глаза греков красивее всех в мире». Всему миру известно, что в своем подавляющем большинстве глаза у греков карие. Таким представляется нам Александр, по крайней мере отчасти, по статуям, камеям и монетам, на которых он изображен в более или менее идеализированном виде.

Изображениям Александра посвящены целые тома⁵⁴, и после исследования Маргарет Бибер (1964) года не проходит, чтобы из тьмы времен не был извлечен какой-либо забытый или неопознанный памятник. Наиболее древней и подлинной, хотя и достаточно заурядной, является маленькая (высота 2 см) головка из слоновой кости, которую в 1977 году нашел Манолис Андроникос возле погребального одра Филиппа II в его гробнице в Палатице. Здесь мы видим огорченное или обеспокоенное лицо молодого (пожалуй, около 20 лет) царя, с изборожденным морщинами лбом, поднятыми вверх бровями и обращенным к небу взглядом, удлиненным носом, круглым и довольно сильным подбородком. Многие из этих черт вновь встречаются в акцентированном виде на повторениях статуй, которые приписываются Лисиппу, штатному портретисту Александра. Наиболее знаменитой из этих работ была, судя по всему, статуя «Александр с копьем».

Вообще-то мы располагаем двумя рядами изображений этого типа: один представляет Александра обнаженным, между тем как на другом его плечи покрыты военным плащом: бронзовая скульптура из Лувра, герма или столбовидный бюст Азары и голова из Женевы позволяют составить слабую идею об оригинале, атлете в минуту отдыха, который устремил взгляд в небо и держит в правой руке короткое копье. Оригинал статуи находился в Александрии, и многие склонны датировать ее зимой 332/31 года. Статуя послужила поводом к написанию немалого числа эпиграмм. Вот одна, принадлежащая Посидиппу из Пеллы, который, судя по всему, видел статую во дворце Птолемея Филадельфа («Греческая антология», XVI, 119):

Что впечатлило здесь поэта — это сверкание глаз, возникшее из соединения стекла, известняка и бронзы; но также и мощь мускулатуры, контрастирующая с небольшого размера головой: таковы Геракл Эпитрапедзий, предок Александра, и бог войны Apec, оба созданные тем же литейщиком, который после битвы при Гранике получил заказ на создание 24 героев, товарищей Александра.

Считается, что с этих пор лицо царя, прежде затуманенное и женственное, приняло мужественный и полный живости вид, который напоминает профиль Геракла, покрытого шкурой льва, этого символа монархии. Полубога Геракла мы и видим на монетах, которые чеканились в Амфиполе после 335 года. О каком бы изображении мы ни говорили, о голове ли Дресселя, Шварценберга, голове из музея Баррако в Риме или же об Александре Ктисте из музея в Кабуле, характерные черты этого вечно безбородого и слегка наклоненного лица таковы: разделенная надвое прядь волнистых волос, спадающих подобно гриве с середины лба (это то, что принято называть αναστολή, «отбрасывание назад»), глубокие глазницы, поднятые вверх глаза, нос с горбинкой, раздувающиеся ноздри, небольшой рот, четких очертаний подбородок. Монеты с профилем Александра, которые чеканили его преемники Птолемей и Лисимах начиная с 322–321 годов, подчеркивают, кроме того, большие мешки под глазами и горбинку довольно крупного носа на полноватом лице. Несомненно, здесь перед нами маска государя в последние месяцы его правления или то, какой выглядела его мумия в Александрии. На всех официальных портретах Александра нашим глазам открывается вовсе не умиротворенность, благость или сила. Даже в идеализированных, в них есть нечто глубоко двусмысленное: «львиность» и женственность в одно и то же время. Они выражают непостижимый вопрос, сдержанный порыв, а также некую горечь. Страдающая, романтическая, и как бы то ни было — душа со своей внутренней жизнью.

Сильная личность, которая отступает на полпути к победе, забияка, угасший в своей постели, атлет с железным здоровьем, закончивший жизнь посреди оргии в тридцать два года — можно ли поверить, что он умер естественной смертью?

Официальные документы указывают один-единственный симптом: жар, который вызвал наряду с ознобом неутолимую жажду. И, факт еще более странный, если попытаться объяснить его смерть микробом или неизвестным вирусом, лейшманиозом или калаазаром, подхваченным в Индии от собак Самбхути (Курций Руф, IX, 1, 31–34; и т. д.), острым алкоголизмом, раком, СПИДом, — ни один из 24 прочих сотрапезников, присутствовавших на последнем пире, не пострадал от того же недуга, не умер, к примеру, от малярии, желтой лихорадки, лейшманиоза (черной лихорадки) или пищевого отравления. Здесь и речи нет об эпидемии, а ведь все они жили в одних и тех же условиях влажной жары и нерегулярного питания. Добавим, что, как утверждает медицина, алкоголическая кома не длится восемь дней, и у нас нет никаких данных о том, что хотя бы один из патологических факторов, которыми объясняют случившееся, существовал в это время в тех местах. В то время как у нас на глазах внезапно развиваются и мутируют вирусы гриппа, Вавилон не стал бы гигантской столицей, какой он фактически являлся на протяжении тысячелетий, если бы болотная лихорадка была в те времена столь опасна, как в VII веке н. э.

Разумеется, многие подчеркивали ставшее общим местом пристрастие Александра к вину, пристрастие, последствия которого нашли отражение даже в официальных записях «Царского ежедневника», «в котором постоянно встречаются слова „проспал день после застолья“, а иногда даже „и следующий день“» (Плутарх «Застольные беседы», I, 6, 623е; ср. Элиан «Пестрые истории», III, 23 и Афиней, 434b). И еще следует отметить, что такой свидетель, как Аристобул, категорически отрицает эти обвинения: «Он так затягивал свои пиры не ради вина как такового (потому что Александр много не пил), но из расположения к товарищам» (Арриан, VII, 29, 4; ср. Плутарх «Александр», 23, 1). И кроме того, пиры и оргии участились лишь в самом конце царствования, с января 324-го по май 323 года. Могло ли шестнадцати месяцев хватить на то, чтобы превратить умеренного выпивоху в пьяницу? Как бы то ни было, смерть Александра для нас — настоящий стыд и срам!

Страница