Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - читать онлайн книгу. Автор: Франц фон Папен cтр.№ 86

Вторым и, вероятно, решающим фактором в тех обстоятельствах оказалась личность самого Гитлера. До своего прихода к власти он представлял собой крайне противоречивую фигуру. Было широко распространено мнение, что он является только фасадом, за которым скрываются настоящие вожди нацистской партии. Такое предположение оказалось на поверку совершенно ложным. Я не думаю, что в тот момент, когда Гитлер стал канцлером, его личность уже полностью сформировалась. Она изменялась и принимала окончательные формы на протяжении длительного времени. Однако нет никакого сомнения, что с самого начала главной движущей силой нацистского движения являлся он сам.

Мощь его личности трудно поддается описанию. В его манерах и внешности отсутствовали даже намеки на доминирующий характер или гениальность, но он обладал колоссальной силой внушения и исключительной способностью подчинять своей воле не только отдельных людей, но, что самое главное, большие массы народа. Он умел подавить и убедить в своей правоте всякого, кто находился с ним в постоянном контакте. Даже люди, взгляды которых радикально отличались от его собственных, начинали верить по крайней мере в его искренность. Я сам не менее остальных был его жертвой и верил всем его заявлениям до тех пор, пока события, приведшие к ремовскому путчу 1934 года, не открыли мне в полной мере его двуличие.

В первые недели своего пребывания на посту канцлера он, без сомнения, чувствовал себя неуверенно, в особенности когда ему приходилось появляться во фраке и цилиндре. Вскоре партийные товарищи убедили его отказаться от этих буржуазных нарядов в пользу партийной униформы. Со мной он был неизменно вежлив, даже скромен – по крайней мере до тех пор, пока продолжали сказываться результаты его первой победы на выборах. Мне понадобилось много времени, чтобы разобраться в его истинной сущности. Поначалу у меня складывалось впечатление, что, несмотря на трудность общения с ним, все же будет возможно привлечь его к исповедуемым мной политическим идеям. В этом мне пришлось самым прискорбным образом разочароваться.

На первых порах Гитлер давал нам некоторые основания надеяться, что он пресечет беспардонные выходки своих «коричневых рубашек» и прочих радикальных элементов в партии. Определить, входило ли это на самом деле в его намерения, было невозможно. Когда на заседаниях кабинета мы протестовали против начинавшихся тогда нападений на евреев или на ограничение свободы его политических противников, он часто впадал в ярость из-за отсутствия дисциплины среди штурмовиков и их руководителей и издавал гневные приказы о восстановлении порядка. Вспоминаю один эпизод, когда я очень резко выступил против антисемитских выступлений его партии. Гитлер внезапно вскочил с места, ударил кулаком по столу и заорал на Гесса, своего заместителя по партийным вопросам: «Проследи, чтобы эти Schweinereien ^[114] прекратили безобразничать! С меня хватит их самовольства». Независимо от того, были ли эти вспышки искренними, нас они вводили в заблуждение. Он просил нас набраться терпения и дать ему время навести порядок среди отбившейся от рук части партии. Мне часто приходилось обсуждать с Гюртнером и Эльтцем, чья честность и преданность не вызывали сомнений, как можно согласовать заверения Гитлера с реальным положением вещей. Мы сходились на том, что нет оснований сомневаться в искренности его намерений, и к тому же надеялись, что работа в правительстве окажет на него благотворное влияние.

Когда я обращал внимание Гитлера на пренебрежение, с которым его гаулейтеры относились к его же собственным строгим приказам, он отвечал, что ценит внутрипартийные противоречия как гарантию от самодовольства. Мои попытки пробудить в нем более ответственное, государственное отношение к своим обязанностям ни к чему не приводили. Я очень долго надеялся, имея в виду его необыкновенные способности и силу воли, что из партийного политикана он превратится в настоящего государственного деятеля. Конечно же реальных оснований для таких надежд не существовало. Я чересчур поздно понял, что в его характере имелось слишком много изъянов. Он не имел ни малейшего представления об основах христианской этики и был уверен, что может применять методы обмана и лжи, обыкновенные в партийных баталиях, к отношениям между государствами.

У меня складывалось впечатление, что в очень многих вопросах, в особенности в его отношении к традиционной церкви, он постепенно уступал влиянию радикальных элементов партии и в первую очередь – влиянию Геббельса. В наших ранних беседах о Розенберге и его новом «мифе» он позволял себе такие издевательские замечания, что я не мог допустить и мысли, что эти плоды помрачения ума могут представлять хоть какую-то опасность. Он с энтузиазмом поддерживал мои усилия по закреплению прав церквей особыми соглашениями, хотя и понимал, что предоставление конфессиям подобных привилегий столкнется с яростным сопротивлением многих его сторонников. К тому же он должен был понимать, что приток под его знамена бывших социалистов и коммунистов только усилит эту оппозицию. Первое время я ошибочно верил, что в вопросе о церквях будет возможно отлучить его от радикального крыла партии и заставить принять нашу точку зрения.

Я уже упоминал, что важнейшими чертами характера Гитлера были почти патологический инстинкт власти и стремление достичь ее любой ценой. Эти свойства еще более усиливались его безоговорочной верой в собственную непогрешимость. В результате он весьма подозрительно относился ко всякой оппозиции. В правительстве он использовал все мыслимые средства, чтобы не оказаться в меньшинстве. Если какой-нибудь конкретный вопрос вызывал неодобрение большинства министров, он всегда откладывал его решение из опасения проиграть при голосовании. Уже по одной этой причине наилучшим средством повлиять на него была частная беседа, а не обсуждение в комитете, почему я с самого начала старался создать в отношениях с ним атмосферу взаимного доверия и избегал создавать впечатление, что он имеет дело с противником. Среди людей, которые не были связаны с ним партийными узами и не зависели от него как-то иначе, я, по всей вероятности, чаще всех вступал с ним в прения. По большей части мы обсуждали не действительные политические проблемы, а наши идеологические расхождения, и в этих разговорах он казался мне совершенно нормальным. Действительно, он был склонен к произнесению длинных монологов, однако всегда был готов выслушать возражения и не оскорблялся, когда его прерывали. Не могу сказать, что мне удавалось убедить его переменить свои мнения, но повлиять на него казалось возможным, и я видел в этом луч надежды.

Его влияние на людей распространялось даже на президента, который сменил свою первоначальную подозрительность по отношению к нему на доверие. В апреле Гинденбург попросил меня отказаться от нашей январской договоренности, в соответствии с которой я всегда присутствовал при его встречах с канцлером, что рассматривалось Гитлером как вызов его достоинству. Гинденбург дал согласие на включение в закон об особых полномочиях статьи, которая лишала его одной из основных прерогатив – права законодательной инициативы, которое переходило к правительству. Следствием всего этого стало значительное сокращение влияния президента, а следовательно – и моего собственного влияния, поскольку Гитлер получал теперь к Гинденбургу непосредственный доступ.