Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - читать онлайн книгу. Автор: Франц фон Папен cтр.№ 84

Возможно, что иностранцам, привыкшим рассуждать в терминах парламентских процедур, трудно понять, как могла вся нация принять Гитлера с такой готовностью. Но даже это соображение не оправдывает существование представленной в обвинительном заключении Нюрнбергского трибунала теории коллективной уголовной ответственности, которая объясняет появление Гитлера обширным заговором в среде германского народа. Эта теория полностью игнорирует изменения в менталитете целой нации, произошедшие в социальных и политических условиях, обеспечивших питательную среду для идеологии национал-социализма. Демократия веймарского толка оказалась не в состоянии решить проблемы послевоенного мира. Очень много людей перестали верить политическим партиям, которые проявляли склонность оценивать любые события с точки зрения обеспечения их собственных политических выгод, а не исходя из интересов страны. Военное поражение, инфляция, крах экономики в начале тридцатых годов, рост безработицы, пролетаризация среднего класса и отсутствие всяких перспектив для молодежи – все эти факторы способствовали созданию положения, как по заказу подходящего для распространения в обществе коммунистических взглядов. Радикальные идеи и поведение начали вытеснять старый порядок. Марксистские материалистические концепции сломили моральную устойчивость целых слоев населения. Христианские идеалы, которые одни были бы в состоянии послужить противовесом этой угрозе, потеряли свою привлекательность. Молодое поколение, лишившись опоры в христианстве, искало и находило замену ему в Гитлере и его программе. Вакуум заполнялся смесью социалистических и националистических лозунгов. Не следует забывать, что основная поддержка нацистов исходила именно от этого поколения, влияние на которое остальных политических партий постепенно сошло на нет. Немцев обвинили в неспособности понять, куда заведут их идеи Гитлера. Сейчас можно с легкостью забыть, что в то время основным врагом представлялся коммунизм, наилучшую, если вообще не единственную защиту от которого многие люди видели в гитлеровском движении. Народ постепенно потерял веру в способность веймарского парламента и безответственных политических партий бороться против возраставшего общественного неравенства и бедственного положения населения.

Все современные страны пережили в свое время период борьбы трудящихся за признание и равное положение в обществе. В Германии их борьба приняла особенно острые формы после того, как инфляция обрекла средние классы и зажиточных рабочих на пролетарское существование. Эта социальная катастрофа, которая особенно сильно задела старое чиновничество, сыграла решающую роль в распаде буржуазной системы ценностей. Главным достижением Гитлера должно считаться не столько то, что он обратил внимание на последствия такого распада – многие другие люди тоже их заметили, – а скорее тот факт, что ему удалось создать демагогическую идеологию, пропаганда которой давала выход инстинктивным стремлениям и негодованию неорганизованных масс.

Он требовал, чтобы рабочий считался равноправным членом общества и каждый человек был обязан трудиться на общее благо. За всю историю классовой борьбы это был первый случай, когда партия, пришедшая к власти конституционным путем, провозгласила принципиально новый подход к решению социальных проблем своего времени. Со времени издания папой Львом XIII энциклики «Rerum Novarum» папский престол указывал пути мирного разрешения противоречий, возникающих между трудом и капиталом. Несмотря на это, народные массы стремились к таким методам их решения, которые требовали бы в первую очередь разрушения государства. Мы, в буржуазном лагере, в тысячах своих выступлений и статей заявляли о необходимости социального согласия, но эти призывы не получали почти никакого отклика. Но когда те же самые принципы были провозглашены выходцем из трудящегося класса, человеком, знавшим не понаслышке тяжесть каждодневной борьбы за пропитание, а теперь вставшим во главе мощного политического движения, сомневающиеся обрели настоящую веру.

Гитлер добавил к этому еще националистические и патриотические призывы, которые упали на плодородную почву. Наши бывшие противники отказывались пойти даже на постепенное смягчение ограничений, наложенных Версальским договором. Они предпочитали навсегда перевести Германию в разряд ущемленных в своих правах второстепенных государств и нетерпимо относились к ее шагам по постепенному восстановлению равноправия. Но материальные последствия выплаты репараций, инфляции и территориальных потерь были еще не самой тяжкой ношей, которую приходилось нести немцам. Состояние духовной подавленности, в котором они оказались, явилось более важным фактором изменения их политических настроений, и чем дольше оно продолжалось, тем сильнее становилась реакция. Несмотря на значительно более серьезные идеологические противоречия, возникшие в ходе Второй мировой войны, Германия уже сейчас находится значительно ближе к равноправному сотрудничеству с Западом, чем она была спустя пятнадцать лет после окончания первой войны. Утверждая это, я вовсе не забываю о прогрессе, достигнутом в результате заключения договора в Локарно. Но мой собственный опыт в Лозанне доказал органическую неспособность западных держав согласиться на рассмотрение любых соглашений о постепенном ослаблении пут, наложенных Версальским договором. Хотя материальное положение в Германии было тогда столь отчаянным, что очень многие молодые люди соглашались надеть коричневую рубашку не потому, что она была формой нацистов, а потому, что это была хотя бы какая-то рубашка, влияние морального фактора было все же значительно важнее.

Веймарские партии, включая консерваторов, в момент национального бедствия не смогли найти ничего, что помогло бы им объединиться, как это произошло бы в любой другой стране. Яркий и желанный контраст их поведению составили демагогические обращения Гитлера к национальным чувствам. Одной этой психологической подоплеки событий хватает, чтобы понять, почему многие из предпринятых Гитлером мер, такие, как упразднение демократических институтов и роспуск партий, вкупе с все более усиливавшимся авторитарным характером его правления, встретили так мало практического сопротивления. Исторические события нельзя спланировать за столом конференций. Они рождаются и протекают в обстановке, вызванной взаимодействием самых разнообразных факторов. Я сам, подобно миллионам своих соотечественников, не мог избежать влияния этой стихии национального возрождения и неких безличных сил, возбуждавших в то время народные массы. Систематическая деятельность партии, а позднее и полицейские отряды Геринга играли, конечно, свою роль, но тогдашняя вспышка энтузиазма захватила и огромные массы людей, никоим образом не подверженных непосредственному влиянию нацистов. Я был поражен, узнав, какой большой процент народа, причем далеко не худших его элементов, считал 1933 год временем национального возрождения. Нет необходимости изыскивать этому факту других причин, нежели та, которую я называл на переговорах в Лозанне: начинала брать свое серьезно ущемленная национальная гордость. Ни Эррио, ни Макдональд, ни любой другой государственный деятель с обеих сторон Атлантики не смогли понять, что это был куда более тревожный фактор, чем все материальные тяготы жизни.

Гитлер в 1920 году изложил программу своей партии, состоявшую из 25 пунктов, а в 1926 году была подтверждена ее неизменность. Подобно многим другим, я привык смотреть на партийные программы как на что-то, имеющее весьма условное значение. Большинство из этих документов трактовали только о средствах достижения неких целей и не слишком занимались фундаментальными вопросами. Многое из записанного в программе Гитлера высказывалось и до него, причем куда лучшим образом. Более того, большинство партий, обретя власть, выясняли, что для удовлетворения неотложных нужд практической политики их принципы нуждаются в пересмотре. Казалось более чем вероятным, что и программу нацистов постигнет такая же участь. Многие из ее положений, вызывавших самые серьезные сомнения – к примеру, неприязнь Гитлера к евреям, – имели, как тогда казалось, мало шансов на реализацию, и, вне всякого сомнения, не существовало никакой возможности предвидеть, к совершению каких зверств эти принципы в результате приведут. В программе говорилось о придании евреям статуса иностранцев, не имеющих гражданства. Предсказать, что на практике это будет означать их физическое уничтожение, было возможно не более, чем увидеть в требовании Гитлера о пересмотре Версальского договора причину развязывания агрессивной войны.