Посреди всех трудностей, происходивших дома, мне нужно было еще прилагать усилия, чтобы не упустить нить нашей внешней политики. Неудачное завершение моих переговоров с Эррио в Лозанне оставило версальские ограничения германского суверенитета в силе. Со временем они становились все более невыносимыми, и мое правительство ощущало необходимость использовать все средства для смягчения ситуации вокруг проблемы, которая превратилась в опасный очаг ущемленного национального достоинства. Я дал Нейрату указание настаивать в Женеве на восстановлении равноправия Германии, а сам предпринял еще одну попытку завязать прямые переговоры с Францией. После Лозанны я никак не мог избавиться от обиды, вызванной отношением ко мне Эррио, которое показалось мне не иначе как бесцеремонным, хотя я и винил за его поведение британское правительство. Я по-прежнему сохранял уверенность в том, что сам Эррио разделяет мой интерес в улучшении отношений между двумя нашими странами, и чувствовал, что стоит нам только достичь соглашения, как вся техническая работа комиссии по разоружению будет чрезвычайно облегчена.
18 августа я подготовил почву для этих переговоров во время интервью, данного мной агентству новостей Рейтер, в котором настаивал на необходимости выработать какое-то соглашение по вопросу равноправия Германии. Три дня спустя Нейрат со Шлейхером приняли французского посла Франсуа-Понсе и передали ему ноту с изложением нашего отношения к проблеме, содержавшую предложение о начале прямых переговоров между двумя правительствами. Единственным условием, которое мы выдвинули, было сохранение на какое-то время полной конфиденциальности наших контактов.
Через несколько дней меня посетил британский посол сэр Горас Рэмболд, поинтересовавшийся, соответствует ли действительности информация о том, что мы проводим с французами секретные консультации. Впоследствии выяснилось, что месье Альфан, непременный секретарь французского министерства иностранных дел, счел содержание нашей ноты настолько важным, что решил лично доставить ее Эррио, который в то время отдыхал в обществе нескольких французских журналистов на яхте в проливе Ла-Манш. В результате секрет скоро вышел наружу, а копия нашего меморандума была доставлена в британское министерство иностранных дел уже на следующий день с комментарием: «M. Herriot etudie attentivement cette grave situation, qui lui inspire de graves inquietudes»
[91]. Я полагаю, что это замечание касалось нашего заявления о том, что мы не будем склонны принять участие в работе комиссии по разоружению, если заранее не будет в принципе одобрено наше требование о восстановлении равенства прав. Несдержанность, проявленная в отношении нашего предложения, показывала, до какой степени французское правительство не понимало, что данный вопрос может определить дальнейшую судьбу германского кабинета в ситуации подъема националистического движения. В своем докладе министерству иностранных дел, составленном после нашей беседы, сэр Горас дает подробное изложение моих аргументов и приводит мои слова о том, что выдвигаемые нами требования являются «настоятельными».
Граф Бернсторф, наш charge d'affairs
[92] в Лондоне, имел встречу с сэром Джоном Саймоном
[93], во время которой описал наши требования как логическое развитие позиции, занятой в апреле доктором Брюнингом в Женеве. Государственный секретарь Соединенных Штатов мистер Стимсон написал по поводу тех переговоров следующее:
«…германское правительство заявило французскому правительству, что требования Германии являются естественным следствием переговоров между премьер-министром Великобритании и германским канцлером, имевших место в моем доме в Бессине… Я принимал участие в этих переговорах только в качестве беспристрастного наблюдателя, но могу определенно утверждать, что в их ходе не было сказано ничего, могущего дать Германии основания считать, что ее требования равенства прав в вопросе перевооружения получают какое-либо поощрение или одобрение». (Мистер Макдональд заметил по поводу этого пассажа: «Сказанное мистером Стимсоном совершенно справедливо»
[94].)
Британский посол в Вашингтоне также записал 7 сентября:
«Он [мистер Стимсон] прочитал мне свои записи, касающиеся переговоров 26 апреля в Бессине, во время которых Брюнинг и фон Бюлов объяснили ему самому и Макдональду желание Германии добиваться равенства отношений. По его впечатлению, нынешние германские требования заходят дальше того, что обсуждалось в тот момент»
[95].
Мне остается только добавить, что приведенные цитаты не оставляют камня на камне от всех утверждений Брюнинга (из кото– рых мои политические противники извлекли для себя такую выгоду) о том, что он якобы находился всего «в ста метрах от финишного столба» в тот момент, когда я сменил его на посту канцлера.
Кроме того, мистер Стимсон обращает внимание на то, насколько скверное впечатление произвели наши предложения в Вашингтоне, в особенности потому, что они превосходили все, что обсуждалось в Бессине, требуя продолжения действия неприятных и плохо рассчитанных по времени уступок, полученных нами в Лозанне. Он также отмечает, что ограничения, наложенные Версальским договором, не могли быть с такой легкостью отброшены в сторону и что «суровые, грубые методы быстро приведут Германию в чувство… недостаток твердости при рассмотрении этих [требований равноправия] повлечет за собой новые тщательно продуманные атаки на структуру договора… Несколько резких слов, сказанных нами [британцами] в Берлине, произведут благотворный эффект»
[96]. 3 октября в Женеве был получен меморандум мистера Стимсона. В нем утверждалось: «Мистер Стимсон полагает важным не рассматривать этот вопрос в контексте прав Германии»
[97]. Когда сэр Джон Саймон упомянул об этом в разговоре с Эррио, последний ответил ему, что «Мистер Стимсон передал французскому правительству свой вариант беседы, проходившей в начале года в Бессине, из которого следует, что он тогда ни на что не давал своего согласия»
[98].
Как только характер наших конфиденциальных контактов с французским правительством стал достоянием гласности, Нейрат сделал 7 октября заявление, в котором объяснял цели нашего demarche
[99], подчеркивая, что хотя мы и требуем равенства прав, но не имеем намерения перевооружаться. Мы были бы весьма удовлетворены, если бы остальные державы сократили свои вооружения до нашего уровня. Нейрат заканчивал свое заявление такими словами: «Никто не может ожидать, что Германия и в дальнейшем потерпит подобную дискриминацию, которая затрагивает наше достоинство и угрожает безопасности».