Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - читать онлайн книгу. Автор: Франц фон Папен cтр.№ 163

Я приехал в Берлин примерно в середине апреля, и Риббентроп отвез меня на своем специальном поезде в восточнопрусскую ставку Гитлера. Во время поездки мы впервые поговорили с ним о положении, возникшем после сталинградского несчастья. Он возлагал всю вину за военную катастрофу на совершенно ненадежных генералов и «буржуазную клику», которая по-прежнему заправляет всеми армейскими делами. «Если бы Гитлеру представился удобный случай очистить свою армию от этого сброда, как это сделал Сталин, с нами не приключилось бы такое несчастье. Теперь необходимо наверстать упущенное время – и без всякой жалости. Эта буржуазная свора должна быть уничтожена, и чем раньше, тем лучше». Было совершенно ясно, что он повторяет слова самого Гитлера. Вот к чему мы пришли к тому времени. На практике исчезли всякие различия между охаиваемым нацистами большевизмом и их собственным режимом. Затевать спор с Риббентропом было совершенно бесполезно, поэтому я только заметил про себя, что моему поколению больше нечего делать при такой системе правления.

Штаб-квартира Гитлера «Wolfsschanze», что означает «Волчье логово», была построена в густом сосновом лесу неподалеку от Растенбурга в Восточной Пруссии. Здания казарм представляли собой стандартные цементные бараки, и блок, в котором разместился Гитлер, был неотличим от других. В нем находились его личные апартаменты с несколькими рабочими комнатами и обеденным залом. Окна в зданиях, укрытых тесно стоящими деревьями, были очень маленькие из-за опасности воздушных налетов, отчего в помещениях всегда было сумрачно и уныло. День и ночь там горел электрический свет, и в целом создавалось впечатление, что дом утонул в болоте. Весь район был окружен тройными рядами заграждений из колючей проволоки, и вход на территорию был возможен только по особым пропускам. Большинство посетителей подвергалось охранниками обыску. В тот раз мой разговор с Гитлером не добавил ничего нового к тому, что я уже слышал от Риббентропа.

Он принял на себя обязанности главнокомандующего действующей армией в декабре 1941 года после первого серьезного отступления германских войск, уволив прежде занимавшего этот пост фельдмаршала фон Браухича. Начиная с этого момента вся система руководства вооруженными силами была совершенно изменена. Прежде обычная практика состояла в том, что командующим армиями давались только общие указания, разработка деталей оставалась в их компетенции. С момента прихода Гитлера ни одному из старших офицеров больше не позволялось определять собственную тактику. Гитлер лично вникал во все подробности, причем чем дольше длилась война, тем больше усугублялось это положение. Ближе к концу войны его ставка в Восточной Пруссии определяла все перемещения войск вплоть до батальонного уровня. Эффект от такого руководства боевыми операциями был самый гибельный. Приказы, как правило, прибывали с опозданием на сорок восемь часов и часто бывали совершенно негодными. Способности военного гения, которые приписывали ему люди из ближайшего окружения и в который он сам постепенно уверовал, никогда в действительности не существовали. Его стратегические способности, если и имелись, были совершенно неразвиты, и он был не в состоянии принимать правильные решения. Характерным для него являлось то, что после 1941 года он всегда отказывался посещать линию фронта или дотла разрушенные бомбовыми ударами германские города.

Гитлер имел, однако, некоторую склонность к технике. Не умея водить автомобиль, он тем не менее умел исключительно быстро схватывать и понимать технические вопросы, и офицеры, которым случалось общаться с ним по поводу разработки нового оружия и боевой техники, поражались иной раз его интуиции, позволяющей ему предлагать решения, еще не найденные разработчиками. Он мог в деталях объяснить конструкцию некоторых видов нового оружия, о котором ему самому докладывали всего один раз. Он даже находил возможность время от времени обсуждать свое любимое увлечение – архитектуру – со Шпеером, заменившим Тодта в качестве его главного советника по этим вопросам. Все детали любого строительства внимательно обсуждались, прежде чем он одобрял его планы.

Я вспоминаю, что Шпеер рассказал об этом знаменитому дирижеру Фуртвенглеру, который заметил, сколь приятно должно быть такому относительно молодому человеку, как Шпеер, получить возможность свободно воплощать свои идеи. «Это верно, – ответил Шпеер, – однако иной раз получается так, как будто вы дирижируете оркестром, исполняющим симфонию Бетховена, но тут входит ваш импресарио и говорит: «Мной принято бесповоротное решение играть в этом оркестре на аккордеоне».

В Берлине в это время моральный дух пал до нуля. Я был поражен позицией двух национал-социалистов с большим стажем – полицай-президента столицы графа Хельдорфа и графа Готфрида Бисмарка, руководителя местного правительства в Потсдаме. Они оба вступили в партию в ее ранние дни из идеалистических соображений и достигли высокого положения, которое позволяло им иметь ясное представление о ситуации. И тот и другой были теперь убеждены, что большевистские методы, привнесенные Гитлером, могут привести Германию только к окончательному краху. Хельдорф описал ужасающее положение, существовавшее в тюрьмах, где содержались сотни людей, приговоренных к смертной казни за минимальные правонарушения. Народные трибуналы и недавно организованные «особые суды» практически взяли на себя работу обычных судов и выносили приговоры, не подлежащие обжалованию. Я был шокирован этой информацией, которая заставила меня осознать, что критическим стало не только внешнее положение Германии, но и внутренние условия страны достигли той стадии, на которой необходимо принятие отчаянных контрмер.

Хельдорф, Бисмарк и я однажды вечером пообедали в «Союзном клубе» и удалились потом в одну из внутренних комнат. Там они посвятили меня в план, составленный небольшой группой лиц во главе с бывшим начальником Генерального штаба генерал-полковником Беком, которые приняли решение устранить Гитлера. Следовало применить большую осторожность, чтобы избежать при этом возникновения внутри страны революции, которая могла бы повредить положению на фронтах, причем Гитлера предполагалось изолировать, а не убивать. Командование вооруженными силами следовало потом передать кому-нибудь другому, а Гитлеру устроить организованный на законном основании судебный процесс. Хорошо известный кавалерийский офицер Фрейгер фон Боселагер согласился окружить штаб-квартиру Гитлера силами своей бригады и захватить не только его самого, но также и Гиммлера с Борманом. Однако, прежде чем приступать к делу, было исключительно важно выяснить, какую позицию займут западные державы по отношению к Германии, освободившейся от руководства Гитлера и стремящейся к заключению справедливого мира. У меня спросили, готов ли я прозондировать по этому вопросу западных союзников.

Это был первый случай, когда я получил конкретную информацию о движении Сопротивления внутри страны. После всего, что мне довелось увидеть и услышать в Берлине и в Ставке, я не мог сомневаться, какую позицию мне следует занять. На кон поставлена была судьба не только Германии, но и всей Европы. Я никогда не находил оправдания политическим расправам. Убийство всегда остается убийством. Но арест Гитлера и предание его суду способствовали бы более эффективно, чем убийство, тем целям, которые приписывались мне в позднейших историях о якобы нанесенном мной «ударе ножом в спину». Несмотря на это, идти на риск вызвать напряженность и беспорядки, которые неотделимы от процесса смены режима, было возможно, только получив от враждебных держав некоторые гарантии в отношении будущего Германии. Нам было необходимо знать, готовы ли они отбросить формулу о безоговорочной капитуляции и согласны ли предоставить будущему германскому правительству, которое будет соответствовать демократическим нормам, те права, на которые история Германии и ее позиции в Европе позволяли рассчитывать. Это должно было оказать определяющее воздействие на принятие любых дальнейших решений.