3.2) Австрийское правительство признает нынешний режим в Германии и приведет свою политику в целом и свои отношения с Германией в особенности в соответствие с декларацией австрийского канцлера от 29 мая 1935 года о признании Австрии германским государством.
3.3) Должны быть выработаны отдельные соглашения по вопросам, упомянутым в германском предложении, одновременно с формированием смешанной комиссии, долженствующей регулярно собираться для рассмотрения претензий и внесения необходимых изменений.
Следует отметить, что мои предложения были приняты австрийским министерством иностранных дел практически целиком.
Тем временем 27 июня 1935 года я написал для Гитлера пространный отчет, в котором пытался обобщить результаты его политики в отношении Австрии. Дольфус превратился в мученика «австрийской идеи» независимого государства, способного самостоятельно обеспечить свое политическое будущее. Эта концепция являлась связующим элементом движения хеймвер – основной силы политической жизни Австрии. С другой стороны, говорил я, Гитлер должен понимать, что большинство членов австрийского национал-социалистического движения, чья деятельность находится в настоящее время под запретом, присоединились к партии в меньшей степени из веры в нацистскую доктрину и в гораздо большей – от отчаяния перед безнадежным экономическим положением Австрии и ее зависимости от держав-победительниц. Когда Дольфус в феврале 1934 года подавил социалистический мятеж, некоторые нацисты сражались тогда на стороне социалистов. Громадное количество австрийцев рассматривало свое спасение от экстремизма крайне левого толка как следствие вмешательства Дольфуса и хеймвера. Поэтому отношение к нацистам было вдвойне подозрительным. Со времени убийства Дольфуса австрийское правительство добилось значительного прогресса на пути преобразования своего государства в соответствии с корпоративными принципами, и его положение в настоящее время достаточно упрочилось, чтобы сделать любую идею нового путча безнадежной. Если Австрию будет возможно убедить строить свою политику в интересах Большой Германии, то германская нацистская партия должна умерить свои устремления в отношении централизации. Желание Гитлера об организации общего фронта говорящих по-немецки народов может быть исполнено наилучшим образом, если позволить создание в Австрии сильной оппозиции исключительно в рамках австрийской внутренней политики.
Летом и осенью австрийская политика тесного взаимодействия с итальянским правительством подверглась еще более сильному испытанию. Абиссинская авантюра Муссолини вызвала открытый разрыв с двумя его западными партнерами и поставила Австрию в чрезвычайно затруднительное положение. 18 октября австрийский кабинет был преобразован, причем князь Штаремберг и его хеймвер значительно усилили свое влияние. В то время как некоторые из бывших министров казались весьма заинтересованными в улучшении отношений Австрии с Великобританией и Францией, Штаремберг, кажется, был уверен, что Муссолини выйдет победителем из международного конфликта, вызванного абиссинским инцидентом, а потому решил выполнить желание итальянского диктатора касательно авторитарного укрепления австрийского правительства.
Несмотря на это, в беседе со Штарембергом по вопросу достижения взаимопонимания между Германией и Австрией я выяснил, что он настроен значительно более прогермански, чем когда-либо был герр фон Бергер. «Усложнение положения обеих сторон делает для Штаремберга затруднительным детальное рассмотрение соглашения, – сообщал я Гитлеру. – Вопрос австро-германских отношений в целом должен составить часть более широкой концепции. Он полагает, что государства с авторитарными режимами открыты для нападок того же сорта, которым подвергается теперь фашизм. Принципиальной проблемой является создание единого фронта Италии, Австрии, Германии и Венгрии».
Я спросил у Штаремберга, не думает ли он, что Муссолини, принимая во внимание его связи с Францией, согласится вступить в переговоры по этому вопросу. Штаремберг ответил, что сможет склонить Муссолини к этому. Я сообщил, что германское правительство не скрывает от Италии своих попыток добиться австро-германского взаимопонимания и я был бы ему благодарен за любую поддержку, которую мог бы оказать в этом направлении Муссолини. Наша беседа была отмечена дружелюбием, которое находилось в разительном контрасте с тоном большинства дискуссий, которые проходили у меня с канцлером и с министром иностранных дел. Штаремберг обладал живостью характера и значительным личным обаянием, и если бы его интеллектуальные способности оказались под стать этим качествам, то он мог бы сыграть куда более значительную роль в истории тех лет.
Прежде чем закончить свой обзор этого периода моей деятельности, мне следует, вероятно, указать, в какой степени нацистская партия и гестапо вмешивались в мою работу. В начале октября 1934 года та же самая группа внутри нацистской партии, которая стремилась ликвидировать меня и моих помощников во время ремовских событий, начала бешеную кампанию против Чиршки и Кеттелера – двух старейших и наиболее доверенных сотрудников моего аппарата в бюро вице-канцлера в Берлине, которые сопровождали меня в Вену в качестве членов специальной миссии. Поскольку я ни под каким видом не желал отказываться от их услуг, нацистским экстремистам пришлось изыскивать другие способы избавиться от этих двух человек. Гестапо решило сначала расправиться с Чиршки и прибегло к тому же методу абсолютно необоснованных обвинений в гомосексуализме, который оказался столь успешен в случае с генерал-полковником фон Фричем.
Чиршки был одним из моих наиболее ценных помощников. В бурные дни 1934 года именно он в основном препятствовал вмешательству партии в дела аппарата вице-канцлера, и с тех пор вся его работа была для меня совершенно необходима. В ноябре и декабре 1934 года Чиршки несколько раз просили явиться в штаб-квартиру гестапо в Берлине для дачи показаний или чтобы выступить свидетелем по делам, якобы связанным с ремовскими событиями. Он каждый раз отвечал на эти «приглашения» в том смысле, что вполне готов давать показания, но не имеет возможности покинуть Вену, поскольку я часто отсутствую, и потому он, Чиршки, обязан оставаться на месте, чтобы наблюдать за ежедневным развитием деликатной австрийской ситуации.
В декабре 1934 года на встрече в Берхтесгадене Гитлер сообщил мне об обвинениях, которые гестапо выдвинуло с целью избавиться от Чиршки. По моему мнению, с этой ситуацией можно было покончить только одним способом – потребовав соответствующего разбирательства в суде. Поэтому я просил Гитлера распорядиться на этот счет. Я рассчитывал, что таким образом удастся заклепать гестаповскую пушку, поскольку злобные нападки на репутацию Чиршки меня в высшей степени раздражали. В начале января 1935 года я еще раз писал Гитлеру по этому вопросу. Я сказал ему, что имею веские основания предполагать, что стоит Чиршки появиться в штаб-квартире гестапо, как он будет задержан в Берлине и, вероятнее всего, уничтожен. Любые подобные действия гестапо будут идти вразрез с интересами Германии и принесут огромный вред моей работе, а потому я вновь просил Гитлера разобраться с этим вопросом – если какое-либо обвинение может быть сформулировано – в законном порядке в суде.
2 февраля министр иностранных дел фон Нейрат прислал мне шифрованную телеграмму, в которой говорилось, что Гитлер лично гарантирует безопасность Чиршки, но в качестве главы государства приказывает ему появиться для допроса в гестапо. Чиршки ехать отказался. Взамен он подал мне прошение об отставке в виде пространного документа, в котором объяснял причины своего отказа подчиниться приказу Гитлера и объявлял о своем намерении покинуть Австрию. Я отправил Гитлеру со специальным курьером письмо с объяснением мотивов Чиршки. Из этого документа, существующего по сей день и имевшего широкое хождение в 1946 году, явствует, что у него имелись вполне достаточные основания для недоверия и неуверенности; однако, поскольку в дело вмешался сам глава государства, у него не оставалось иного выхода, кроме отъезда из Австрии. Я предпринял последнюю попытку убедить Чиршки не усугублять свое и мое собственное положение открытым неисполнением приказа Гитлера, но ничего не добился. «Хотя при этом мне приходится не подчиниться главе государства, – сказал Чиршки, – я не могу выполнить распоряжение Гитлера, поскольку знаю, что даже его власти не хватит, чтобы помешать гестапо меня ликвидировать. Я не могу более рассматривать Германию Гитлера как государство, в котором существует закон и справедливость. Я предпочитаю вести жизнь эмигранта в чужой земле и честно зарабатывать на жизнь чернорабочим, нежели жить в атмосфере, где царит ложь и бесчестие».