— Ох, это ж ужасти кошмаренные, чего с ними лепреконы сотворнули, — удручённо посетовал Явор. — Сечёшь, он каженный день физию намывает? Ну то есть оно ничё, когда грязюка уже кусманами отваливается, — но каженный день? Как этакое ваше стерпеть могенно, ыть?
Фигли только что были здесь — и тут раздалось тихое «шух!», и последовала острая недостача Фи-глей, — а в следующее мгновение образовался некоторый избыток стражи. По счастью, это были сержант и Престон. Они промаршировали «стой, раз-два!» — и вытянулись по стойке «смирно».
Сержант шумно откашлялся.
— Я говорю с госпожой Тиффани Болен? — осведомился он.
— Мне сдаётся, что да, Брайан, — отозвалась Тиффани, — но тебе, конечно, видней.
Сержант быстро оглянулся по сторонам и наклонился ближе.
— Тифф, ну пожалуйста, — шепнул он, — нам здорово влетит, если что. — Он тут же выпрямился и громче, чем требовала необходимость, возвестил:
— Госпожа Тиффани Болен! Милорд барон приказал мне поставить тебя в известность, что он повелевает тебе оставаться на тири-таре замка…
— Где? — удивилась Тиффани.
Воздев глаза к потолку, сержант молча вручил ей пергаментный свиток.
— А, ты хотел сказать, на территории, — промолвила девушка. — Территория — это сам замок и его окрестности, — услужливо пояснила она. — А мне казалось, барон меня выгоняет?
— Слушай, Тифф, я просто читаю, что тут написано. И ещё мне приказано запереть твою метлу в темнице.
— Тебе доверена непростая миссия, сержант. Метла стоит вон там, у стены; ни в чём себе не отказывай.
Сержант облегчённо выдохнул.
— Так ты не будешь… поднимать шума?
Тиффани покачала головой.
— Никоим образом, сержант. Я не в обиде на человека, который просто-напросто исполняет свой долг.
Сержант опасливо подошёл к метле. Эта метла была всем отлично знакома: едва ли не каждый день жители Мела видели, как она пролетает над головой (обычно не выше!). Но служитель закона нерешительно задержал руку в нескольких дюймах от деревянной рукояти. — Эгм, а что будет, если я до неё дотронусь? — уточнил он.
— О, тогда метла будет готова к полёту, — объяснила Тиффани.
Очень медленно сержант отвёл руку подальше от метлы — можно даже сказать, с территории метлы.
— Но меня она с собой не утащит, правда? — простонал он голосом, исполненным мольбы и предчувствия воздушной болезни.
— Ну разве что недалеко и невысоко, — заверила Тиффани, не оборачиваясь. Все знали, что у сержанта начинает кружиться голова, стоит ему на стул вскарабкаться. Девушка подошла к бедолаге и взяла метлу в руки. — Брайан, а какой приказ тебе отдан на случай, если я откажусь повиноваться твоим приказам, если понимаешь, о чём я?
— Я должен арестовать тебя!
— Что? И запереть меня в темницу?
Сержант поморщился.
— Сама знаешь, мне это не по вкусу, — признался он. — Некоторым из нас есть за что тебя благодарить, и все мы знаем, что бедняжка госпожа Кобль упилась в стельку, мир праху её.
— Хорошо, не буду доставлять тебе лишних неприятностей, — кивнула Тиффани. — Давай я просто отнесу метлу, которая тебя так пугает, вниз, в подземелье, и запру её там. Тогда и я никуда не денусь, верно?
На лице сержанта отразилось небывалое облегчение. По пути в темницу, уже спускаясь по каменным ступеням, он, понизив голос, пожаловался:
— Ты ж понимаешь, это не я, это всё они, там, наверху. Похоже, теперь здесь всем заправляет её светлость.
За свою недолгую жизнь Тиффани повидала не так уж много тюрем, но люди говорили, что темница замка по тюремным стандартам очень даже неплоха, и, если кто-нибудь вздумал бы написать путеводитель «Темницы класса “люкс”», эта получила бы не меньше пяти цепей с ядром. Темница была просторная, сухая, с проложенным посередине удобным сточным жёлобом: жёлоб предсказуемо уходил в круглую дыру, откуда пахло не так уж и гадко — в общем и целом.
То же можно было сказать и о козах: они отделились от своих уютных соломенных лежаков и уставились на Тиффани глазами-щёлочками: не последует ли что-нибудь интересное, например кормление. Жевать при этом козы не переставали: они уже по второму разу ели свой обед, как это у них, у коз, водится.
В темнице было две двери. Одна выводила прямо наружу: вероятно, в давние времена именно через него затаскивали пленников — в конце концов, не волочь же их через парадный зал, пачкая пол кровью и грязью!
Сейчас темница использовалась главным образом как козий хлев, а на полках под самой крышей — так высоко, чтобы козы не добрались, кроме разве самых упорных, — хранились яблоки.
Тиффани пристроила метлу на нижней из полок с яблоками, пока сержант почёсывал козу, стараясь не смотреть вверх, чтобы голова не закружилась. Вот почему его и застали врасплох: Тиффани неожиданно вытолкнула сержанта в дверной проём, вытащила ключи из замка, метнулась обратно в темницу и заперлась изнутри.
— Прости, Брайан, но, понимаешь, ты сам виноват. Не только ты, конечно, и не ты — в первую очередь, и с моей стороны немножко нечестно воспользоваться ситуацией, но если со мной обращаются как с преступницей, то я и вести себя буду точно так же.
Брайан покачал головой.
— У нас, между прочим, запасной ключ есть.
— Он мало на что годен, если мой ключ торчит изнутри, — отозвалась Тиффани, — но подумай сам: всё не так плохо. Я сижу под замком, чего, как я понимаю, некоторым людям и хотелось, а всё остальное — уже мелочи. Мне кажется, ты смотришь на дело не с той стороны. В темнице я в безопасности. И это не я заперта от вас, это вы все заперты от меня… — Брайан глядел на неё так, словно вот-вот расплачется, и Тиффани подумала: «Нет. Я не могу с ним так поступить. Он всегда был ко мне добр. Он и сейчас пытается. Нельзя, чтобы он потерял работу только потому, что я умнее его. Кроме того, я уже знаю, как отсюда выбраться. Так оно всегда и бывает с хозяевами темниц: сами они слишком редко в них заглядывают». И Тиффани протянула сержанту ключи.
Брайан облегчённо заулыбался.
— Разумеется, тебе принесут и воды, и еды, — заверил он. — Нельзя же питаться только яблоками.
Тиффани присела на солому.
— А знаешь, тут очень даже уютно. Занятно, от козьей отрыжки становится вроде как теплее и по-домашнему. Нет, яблоками я питаться не буду, но их надо бы перевернуть, а не то загниют, так что я, пожалуй, об этом позабочусь, раз уж я здесь. Но, конечно, пока я тут заперта, я не могу одновременно находиться снаружи. Я не могу составлять снадобья, не могу подрезать ногти на ногах. Не могу никому помочь. Как там нога твоей старушки-мамы? Заживает, надеюсь?
А теперь не мог бы ты уйти, будь так добр, а то мне хотелось бы воспользоваться дырой в полу.