Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - читать онлайн книгу. Автор: Питер Франкопан cтр.№ 194

Советы становились все более обеспокоены ситуацией. Частые встречи Амина с исполняющим обязанности главы миссии США в Афганистане до путча, казалось, указывали на то, что Вашингтон пересматривал позиции после катастрофического провала своей политики в Иране. Когда Амин стал относиться к Советам более агрессивно, в то же время начав переговоры с США, настало время для решительных действий ^[1921].

Если СССР не проявит стойкость и не поддержит своих союзников сейчас, такова была логика, он потеряет позиции не только в Афганистане, но и в регионе в целом. Генерал Валентин Варенников вспоминал позже, что старшие офицеры «были обеспокоены тем, что, если Соединенные Штаты будут вытеснены из Ирана, они перенесут свои базы в Пакистан и захватят Афганистан» ^[1922]. Разработки в других местах также волновали советское руководство, создавалось впечатление, что СССР находится в невыгодном положении. В Политбюро обсудили улучшение отношений Вашингтона и Бейджина в конце 1970-х годов, отметив, что здесь Москва отстает ^[1923].

Как доложили партийные чиновники Брежневу в декабре 1979 года, США пытались создать «новую Великую Османскую империю», охватывающую Центральную Азию. Эти опасения усугублялись из-за отсутствия комплексной системы противовоздушной обороны по всей южной границе СССР. Это означало, что Америка сможет направить кинжал прямо в сердце Советского Союза ^[1924]. Как впоследствии Брежнев заявил в интервью газете «Правда», нестабильность в Афганистане представляет собой «очень серьезную угрозу для безопасности Советского государства» ^[1925]. То, что необходимо что-то делать, ощущалось все сильнее.

Через два дня после встречи Брежнева с ведущими чиновниками был отдан приказ разработать план вторжения на основе первоначального развертывания войск, включавших 75 000–80 000 человек. Начальник Генерального штаба, генерал Николай Огарков, трезвомыслящий офицер старой школы, отреагировал гневно. Инженер по образованию, Огарков утверждал, что этих сил будет недостаточно, чтобы успешно полностью защищать коммуникационные пути и удерживать ключевые точки по всей стране ^[1926]. Его обошел министр обороны Дмитрий Устинов, непревзойденный политический выживальщик, склонный делать показные заявления о блеске советских вооруженных сил, боевые способности которых, по его словам, позволяли «выполнить любые задачи, поставленные партией и народом» ^[1927].

На самом ли деле он так считал, было не столь важно. Значение в настоящее время имело лишь то, что он и его поколение ветеранов Второй мировой войны, хватка которых в стремительно меняющемся мире начала исчезать, были уверены, что американцы планируют вытеснить СССР. Устинов, как сообщается, спросил в конце 1979 года: «Если [они могут] сделать все эти приготовления прямо под нашим носом, почему мы должны сидеть тихо, вести осторожную игру и потерять Афганистан?» ^[1928] На заседании Политбюро ЦК КПСС 12 декабря Устинов, поддерживаемый кликой убеленных сединами стариков, таких как Л. И. Брежнев, А. А. Громыко, Ю. В. Андропов и К. Черненко, дал добро на полномасштабное развертывание войск в Афганистане ^[1929]. Это было непростое решение, как цитировали Брежнева в газете «Правда» через несколько недель ^[1930].

Спустя две недели после встречи, в канун Рождества 1979 года, советские войска начали переправляться через границу в рамках операции «Буря 333». Это не вторжение, заявил Устинов командирам, ведущим войска через границу. Это повторялось снова и снова советскими дипломатами и политиками в течение следующего десятилетия. Как заявлялось, это была попытка восстановить равновесие, так как «политическая и военная ситуация на Ближнем Востоке» была нестабильна и правительство в Кабуле попросило «обеспечить международную помощь дружественному афганскому народу» ^[1931].

С точки зрения Вашингтона, нельзя было подобрать момент хуже, чем этот. Хотя Советы и опасались расширения США в Афганистане, стало очевидно, насколько слаба позиция американцев в регионе. После того как шах вылетел из Тегерана в начале 1979 года, он переезжал из одной страны в другую в поисках постоянного места жительства. К осени президент Картер был убежден старшими членами своей администрации позволить умирающему человеку, который был убежденным другом США, въехать в страну, чтобы получить медицинскую помощь. Во время обсуждения новый министр иностранных дел Хомейни прямо сказал советникам президента: «…таким образом вы открываете ящик Пандоры» ^[1932]. Записи Белого дома показывают, что Картер был осведомлен о том, насколько высоки были ставки в случае предоставления шаху разрешения на въезд в США. «Как вы, ребята, посоветуете мне поступить, если [иранцы] захватят наше посольство и возьмут в заложники наших людей?» – спросил президент. Однако он не получил ответа на этот вопрос ^[1933].

4 ноября, через две недели после того, как шах обратился в Cornell Medical Center в Нью-Йорке, воинствующие иранские студенты одолели охрану в американском посольстве в Тегеране и захватили контроль над посольством, взяв в заложники около шестидесяти человек дипломатического персонала. Хотя первоначальной целью, кажется, было выдвинуть короткий, но резкий протест по поводу решения о приеме шаха в США, ситуация резко обострилась ^[1934]. 5 ноября аятолла Хомейни прокомментировал ситуацию в посольстве. Он не жонглировал словами, не говоря уже о призывах к спокойствию. Посольства Тегерана, заявил он, были рассадниками «тайных заговорщиков, (которые) вынашивают идеи» о разрушении Исламской республики Иран. Главным организатором этих заговоров, продолжал он, был «великий Сатана Америка». С этими словами он призвал США передать «предателя», чтобы он мог предстать перед судом ^[1935].