Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - читать онлайн книгу. Автор: Питер Франкопан cтр.№ 168

Многим казалось неудобным возможное применение силы Советским Союзом, чтобы настоять на своем и добиться отмены соглашения. Это подчеркивал Сергей Кавтарадзе, заместитель наркома иностранных дел, которого Сталин отправил в Тегеран, чтобы предупредить, как небезопасно злить Советский союз ^[1659].

В последовавшей драматической развязке главная роль отводилась Мохаммеду Мосаддыку, хитрому, красноречивому и искусному политику, который понимал дух времени. Этот человек, по словам одного британского чиновника, «выглядит как рабочая лошадка и слегка глуховат, так что он слушает с напряженным и вместе с тем невыразительным лицом. Он ведет разговор на дистанции в 6 дюймов, с которой распространяет слабый аромат опиума. Его реплики часто занудны, и он будто бы нечувствителен к аргументам» ^[1660]. Мосаддык был персом старой школы, как гласило описание в Observer, приложенное к документам внешнеполитического ведомства, «вежливым, щедрым на поклоны и аплодисменты» ^[1661]. Впоследствии жизнь показала, что британцы сильно недооценили его.

Мосаддык принялся распространять идею, впервые озвученную в Парламенте в конце 1944 года, что Иран не может и не должен позволять себе быть управляемым и терроризируемым внешними силами. Концессия Нокса Д’Арси и поведение Англо-Иранской, а ранее Англо-Персидской компаний позволяли увидеть, что происходит, если руководство недостаточно твердо. Мосаддык говорил, что Иран снова используется для извлечения выгоды соперничающими сторонами, от которых нет никакого прока его гражданам. Было просто несправедливо предлагать Ирану выбор, с кем ему вести дела: «Давайте торговать со всеми, – предлагал он, – кто хочет купить нефть, и станем работать для освобождения страны» ^[1662].

Мосаддык выражал чувства многих людей на протяжении долгого времени, он говорил о несправедливости, заключающейся в том, что скрытые под землей плоды приносят мало пользы Ирану. С этим было трудно спорить. В 1942 году, например, британское правительство получило 6,6 миллиона фунтов налогов с операций Англо-Иранской компании; Иран же получил едва 60 % от этой суммы в виде ренты. В 1945 году разрыв еще более увеличился. В то время как казначейство в Лондоне получило порядка 16 миллионов фунтов налогов с операций, на долю Тегерана пришлось лишь 6 миллионов, иными словами, около трети ^[1663]. Дело было не только в деньгах; как заметил хорошо осведомленный британский обозреватель, проблема заключалась в том, что «никакие материальные выгоды не могли компенсировать деградацию личности и потерю чувства собственного достоинства» ^[1664].

Такой взгляд был необычен, как признавал и его носитель. Лоуренс Элвил-Саттон изучал арабский в Школе востоковедения и африкановедения, перед тем как устроиться работать на Англо-Иранскую компанию в Иране перед Второй мировой. Талантливый лингвист, имевший страсть к персидской культуре, Элвил-Саттон был ошарашен бестактной политикой служащих Англо-Иранской компании в отношении местного населения. «Слишком немногие европейцы берут на себя труд что-то узнать о персах, предпочитая смотреть на «местных»… как на грязных дикарей с диковинными привычками, которые не интересны никому, кроме, возможно, антропологов». Эта «расовая неприязнь» обречена закончиться катастрофой; «разве только в этом и заключается план компании» ^[1665].

В этих условиях было нетрудно заметить, какие силы стояли за спиной реформаторов вроде Мосаддыка. Эпоха европейских империй уже долгое время ржавела, и это стало очевидно в Ираке, когда Гертуде Белл напомнили, что независимость не может быть подарена британцами. Было неизбежно в Иране, да и в других регионах, что возникнет растущий спрос на страны, которые можно подчинить и на которые можно влиять из-за рубежа, определяя их судьбу, – этот метод сформировался и стремительно распространился, пока шла война. Таким образом, Британия буквально теряла влияние из-за того, что ее «Шелковый путь» рухнул.

Прибой военного давления в Азии вызвал целую серию «дюнкерков» на востоке – случаев беспорядочного отступления, служивших явными признаками заката золотого века Британии. Сотни тысяч бежали из Бирмы, когда японские войска распространились по Юго-Восточной Азии. Этому способствовало то, что британцы и французы были заняты проблемами гораздо ближе к дому, чтобы заниматься регионами, которые долгое время привлекали Токио в стратегическом и экономическом плане. Германские союзники на Востоке быстро поняли, что у Японии появилась возможность реализовать собственные имперские претензии. Многие пострадали от наступления британских войск. Около 80 000 умерли от голода и болезней. События на Малайском полуострове были не менее драматичны: в Пенанге и Сингапуре были тысячи погибших, лишь немногие счастливчики успели выбраться до падения города. Одна одинокая женщина, эвакуировавшаяся вовремя, написала несколько недель спустя, что хаос британского бегства «никогда не забудут и не простят свидетели и участники» ^[1666].

Отступление продолжалось, когда противостояние в Европе, на Тихом океане подошло к концу. Решение уйти заодно и из Индии пришло после трех десятилетий уступок и обещаний, которые повысили ожидания от самоуправления, автономии и полной независимости. К концу войны британская власть быстро угасала и ситуация грозила полностью выйти из-под контроля после месяцев беспорядков, антиимперских забастовок, приведших к параличу городов на севере субконтинента. Изначальные планы постепенного выхода из Индии, которые, в частности, должны были обеспечить защиту мусульманским меньшинствам, были отвергнуты Лондоном как чересчур дорогие и слишком долгосрочные ^[1667]. Вместо этого в начале 1947 года было сделано объявление, что Британия уходит в течение 16 месяцев. Результатом стала паника. Это было провальное решение, как заявил в Палате общин Уинстон Черчилль, потерявший пост после войны: «Не будет ли ужасным позором нашему имени и памяти… если мы позволим одной пятой населения планеты… впасть в хаос и начать бойню»? ^[1668]