Рост потребления стал причиной беспокойства, особенно после того как были оценены запасы нефти. По словам главы геологической службы Соединенных Штатов, они должны были закончиться через девять лет и три месяца. Нехватка «необходимого запаса в стране и за границей» представляла большую проблему, отмечал президент Вильсон
[1455].
По этой причине госдепартамент призвал Standard Oil, ведущего производителя Америки, рассмотреть возможность заключения соглашения с правительством Персии на освоение нефтяных ресурсов на севере Персии, так как этот регион не был охвачен англо-персидской концессией
[1456]. Интерес США вызвал восторженную реакцию в Тегеране: Британия и Россия вмешивались в дела Персии достаточно долго, заявлял репортер местной газеты, постоянно ставя под угрозу независимость страны. Соединенные Штаты, новая, зарождающаяся империя виделась идеальным рыцарем в сияющих доспехах. «Если американцы, учитывая их богатство, установят экономические отношения с нашей страной, – гласила одна из газетных статей, – мы можем быть уверены, что наши ресурсы будут освоены и мы более не останемся в нищете»
[1457]. Большие ожидания широко распространились по всей стране: телеграммы в столицу, одобряющие перспективу американских инвестиций, поступали щедрым потоком. Американский представитель в Тегеране с удивлением отметил, что они были подписаны «муллами, знатью, государственными чиновниками и купцами»
[1458].
Британцы отреагировали злобно, заявив госдепартаменту в недвусмысленных выражениях, что американский интерес к Персии не только нежелателен, но и незаконен. Хотя спорный регион не относился к владениям Англо-Персидской компании, британцы заявили, что он был объектом отдельного соглашения между Персией и Россией, которое не было должным образом оформлено. Таким образом, права на исследования не могли быть проданы американцам или кому бы то ни было еще. Однако в конечном итоге это оказалось бессмысленно, так как персы дали Standard Oil пятидесятилетнюю концессию
[1459].
Уже не впервые попытки американцев провалились. Персы надеялись на то, что американцы предложат альтернативу британскому влиянию в регионе. Тем не менее, с практической точки зрения, следовало заключить договор с Англо-Персидской компанией, чтобы получить доступ к трубопроводам.
Более того, к тому времени как начались переговоры, надежда персов сменилась разочарованием. Американцы оказались «бо́льшими британцами, чем сами британцы», – отмечал персидский представитель в Вашингтоне, и это был не комплимент. Как оказалось, возмущался один из издателей «Тегеранской газеты», США и Британия – одно и то же: обе эти страны «поклоняются золоту и душат слабых», они одержимы продвижением своих собственных интересов и «пытались поделить главную драгоценность нации, запасы нефти, и забрать их у ребячливых персидских политиков»
[1460].
Эта история была очень похожа на ту, что произошла во время открытия Америки 400 лет назад. Пока местное население не уничтожалось таким же образом, как это делали испанцы, но в остальном ситуация повторялась: экспроприация местных ценностей и отправка их на другой континент с минимальной выгодой для местного населения. Наблюдались и другие параллели с тем, что произошло после того, как Колумб пересек Атлантику. Испания и Португалия поделили целый мир, подписав в 1494 году Тордесильяский договор и Сарагосский тридцать лет спустя. Точно так же поступили западные державы, когда поделили между собой ресурсы земель, находящихся между Средиземноморьем и Центральной Азией.
Территории, отмеченные на карте цветным карандашом, стали основой договоренности между британцами и французами, известной как «Соглашение о красной линии», которое поделило запасы нефти между Англо-Персидской компанией и компанией Turkish Petroleum (в которой Англо-Персидская компания, а соответственно, и британское правительство, имела контрольный пакет акций), с формальным условием не залезать на чужую территорию. Это было важно для Франции, которая стремилась укрепить свои позиции в Леванте из-за длительной истории торговых связей и значительных коммерческих инвестиций, направляемых сюда на протяжении десятилетий. Подобно иберийским державам, Франция и Британия поделили контроль над активами и добычу, на которую они заявили права. Начиналась новая эра империй.
Проблема заключалась в том, что эти новые империи сразу же столкнулись с тем, что мир полностью изменился, и менялся он быстро. Разрабатывать сложные планы и пытаться установить британский контроль над нефтью и трубопроводами было прекрасно, но за это нужно было заплатить свою цену. Учитывая рост государственного долга Британии, начались болезненные и сложные разговоры о расходах на содержание вооруженных сил, необходимых для более эффективного управления империей.
Огромные траты, как писал лорд Керзон, «не могут длиться вечно». К этому выводу пришел и Черчилль, в то время колониальный секретарь, который понял, что все, что происходит на Среднем Востоке, вторично для уменьшения расходов
[1461].
Это несоответствие между желаниями и возможностями было рецептом настоящей катастрофы. Положение только усугублялось упрямством старших дипломатов. Британский министр в Тегеране, например, продолжал помыкать персами, называя их «вонючим» и «изворотливым скотом». Тем временем в Багдаде представитель из Лондона сносил дома, чтобы расширить сад британского посольства. По мнению одного из наблюдателей, это «несомненно улучшило и так прекрасную резиденцию». Иракцы же отнеслись к этому крайне негативно
[1462]. Во всем этом сквозила высокомерность и уверенность в собственном праве. Настоящее и будущее этих стран, несомненно, находилось в руках британцев. Власть принадлежала политикам, которым не было никакого дела до интересов местного населения. Они были сосредоточены на стратегических и экономических приоритетах Британии. Только в 1920-х годах британцы участвовали напрямую или оказывали содействие установлению новой власти в Ираке, Персии и Афганистане, также они были вовлечены в переговоры о титуле короля Египта и последовавшую в 1922 году борьбу за независимость
[1463].