Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - читать онлайн книгу. Автор: Питер Франкопан cтр.№ 137

На большие изменения требовалось время, и они редко проходили безболезненно. Если бы Россия оставалась спокойной и избрала менее воинственный путь вместе со своим союзником – Сербией, ее судьба, так же как и судьба Европы, Азии и, возможно, Северной Америки, была бы совершенной другой. Таким образом, 1914 год заставил думать о том, что королева Виктория отвергала еще десятилетие назад. Все, что она говорила, сводилось к «вопросу мирового господства России или Британии» ^[1340]. Британия не могла себе позволить предать Россию.

Таким образом, как и в плохой партии в шахматы, где все ходы неудачные, мир двигался к войне. Когда начальная эйфория и агрессивный шовинизм уступили место трагедии и ужасам, история прошлого была изменена так, чтобы подчеркнуть конфронтацию между Германией и союзниками. Центральной стала история относительной виновности первой и героизма вторых.

История, которая глубоко въелась в народное сознание, рассказывала об агрессии Германии и о справедливой войне, которую вели союзники. Требовались объяснения, почему целое поколение молодых людей, у которых все было впереди, остались в стороне. Нужны были ответы, чтобы объяснить жертвы среди таких личностей, как Патрик Шоу Стюарт, ученый, чьи достижения в науке и бизнесе потрясли современников и леди Диану Маннерс, которой он писал письма, полные эротических цитат на латыни и греческом ^[1341]. Требовались объяснения, почему рабочий класс, который был объединен в специально созданные товарищеские батальоны, оказался уничтожен в первые часы битвы на Сомме в 1916 году ^[1342]. Или почему по всей стране были установлены мемориалы, на которых были увековечены имена людей, отдавших жизни, защищая свою страну, которые содержали имена павших, но на которых не было названий городов и деревень, исчезнувших с лица земли.

Неудивительно, что рассказы о войне прославляли солдат, их храбрость и отдавали должное принесенной ими жертве. Уинстон Черчилль писал уже после войны, что британская армия – лучшая из всех им виденных. Каждый был «вдохновлен не только любовью к своей стране, но и убежденностью в том, что свобода человека находилась под угрозой военной и имперской тирании».

Война была благородной и справедливой. «Если для того, чтобы убить одного немца, требовались жизни двоих или десятерых, от войска не было слышно ни слова жалобы».

Убийства, хоть и приводили бойцов в отчаяние, не препятствовали продолжению сражения, заявил Черчилль. Убитые были «мучениками не меньше, чем солдаты, исполнявшие свой высокий долг, с которым они сроднились» ^[1343].

Многие, однако, в то время смотрели на происходящее с другой точки зрения. Например, Эдвин Кэмпион Воган, молодой лейтенант, который был полон надежд, не понимал ни масштаба страданий, ни их назначения. После того как он увидел, что его товарищи убиты, и столкнулся с перспективой написания отчета о несчастных случаях, Кэмпион Воган записал: «Я сидел на полу и пил виски, глядя в пустое и беспросветное будущее» ^[1344]. Потрясающие стихи, написанные во время войны, рисуют картины противостояния в совершенно других красках. Военный трибунал рассмотрел более 300 000 дел, не говоря о меньших нарушениях, с которыми разбирались другими методами ^[1345].

Поразительно, что центром конфликта были объявлены Фландрия и ужасы Соммы. Война вырвалась далеко за пределы сетей, связывающих империи Европы со всем остальным миром, она велась вдалеке от точек давления в Персии и Центральной Азии, врат, ведущих одновременно в Индию и на Дальний Восток. Эти места были предметом сильной озабоченности британских политиков в конце XIX – начале XX века. Противостояние назревало десятилетиями. Британия наблюдала за тем, как Россия оказывает поддержку Сербии, совсем как предрекал Грей. «В России пробудились славянские начала», – отмечал он всего за несколько лет до этого, имея в виду все возрастающую роль России на Балканах, которая имела целью защитить славян этого региона. «Кровопролитие между Австрией и Сербией безусловно достигнет ужасающих масштабов» ^[1346]. Эта искра оказалась способна поджечь весь мир.

В этих обстоятельствах Россия готовилась сделать заявление всему миру. Британия должна была определиться насчет своих союзников и врагов, даже если многих это приводило в замешательство.

Когда началась война, Руперт Брук, который вскоре снискал славу военного поэта, мог едва сдержать гнев. «Все вокруг неправильно, – писал он. – Я хочу, чтобы Германия раздавила Россию, а затем Франция разгромила Германию… Россия означает конец любой порядочности в Европе» ^[1347]. Лично у него не было никаких сомнений в том, кто на самом деле являлся врагом Британии.

Начало военных действий, в свою очередь, означало обострение неприятия Германии не только в 1914 году, но и во время войны и спустя несколько лет после ее окончания. «Седые стены Оксфорда взирают сверху вниз на беспечных мальчиков, – писал один из военных поэтов, – но когда рог протрубил «Война!», им пришлось отложить свои игры». «Стриженые лужайки» университетов превратились в «кровавый дерн»: «Они отдали свою веселую юность за отчизну и Бога» ^[1348]. Британско-германские отношения и почетные звания, дарованные лучшим сынам этих стран, стали горькими воспоминаниями, которые следовало забыть.

Неудивительно, что вина за развязывание войны была полностью возложена на Германию, в том числе и документированно. В Версальском договоре содержался пункт, в котором категорично говорилось о том, кто именно виноват в войне: «Союзные и Объединившиеся правительства заявляют, а Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных Союзными и Объединившимися правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников» ^[1349]. Цель заключалась в заложении основ для компенсации и возмещения ущерба, подлежащего выплате. Однако реакция была абсолютно непредсказуемой. Это стало плодородной почвой для квалифицированных демагогов, которые принялись рассуждать о национальном чувстве, лежавшем в основе сильной Германии, поднимающейся из пепла.