Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Вейнер cтр.№ 33

— Я была права или как? — спрашивает Лиза.

Да, я уступаю, она права. Катар не имеет культуры. Честно говоря, не могу обвинять их в этом. Если проводишь несколько тысяч лет, карабкаясь по пустыне, спасаясь от жары, не беря в расчет племена захватчиков, то у вас тоже не было бы времени на культуру. Коротко говоря, жизнь слишком жестока для культуры. Сегодня же она слишком комфортабельна, чтобы появилась культура. «Современные города, современная городская обстановка — все это места социальной активности и интеллектуального возмущения, совсем не комфортабельные места», — делится наблюдениями британский историк Питер Холл.

Эмир Катара, правитель земли, намерен делать что-то с отсутствующей культурой страны. В настоящем катарском стиле, он планирует купить культуру и, пока есть возможность, немного истории тоже. Это звучит как разумный план. Но есть одна загвоздка. Это правда, что «деньги говорят», только они говорят в будущем времени. Деньги — это 100 % потенциал. Вы можете купить будущее, но не прошлое.

Но это не остановило эмира от попыток. Он скоро откроет несколько мультимиллионных (и, разумеется, с кондиционерами) музеев, отмечая недавно созданное прошлое Катара. Я могу даже себе представить рекламные плакаты, на которых написано: «Ваша культурная эра! Скоро!»

Эмир Катара не типичный арабский правитель. Он пришел к власти в результате государственного переворота, что, кажется, очень по-катарски, где это фактически семейный бизнес. Он сразу поставил себя как новый тип арабского правителя. Мягкий и приятно авторитарный. Эмир — мастер двойных игр. Катар — это место дислокации одной из крупнейших американских военных баз в мире. США начали наступление в Ираке в 2003 году отсюда. Катар также родина для «Аль-Джазира», воинственного спутникового ТВ-канала, больше всего известного за передачу обращений Усамы бен Ладена. Таким образом, эмир поддерживает одновременно и про-, и антиамериканскую политику. Не так просто это делать.

Эмир, кроме того, щедрый. Он распределяет нефтегазовое богатство Катара между субъектами. Фактически это государственное благосостояние. Бензин продается по 50 центов за галлон, дешевле воды. Ну, это, конечно, не совсем правда. Вода в Катаре бесплатная. Как и электричество, медицина и образование. Правительство даже платит небольшую зарплату студентам колледжа. Когда катарцы вступают в брак, государство дарит им участок земли под строительство дома, беспроцентную ссуду и денежное пособие примерно 7000 долларов в месяц. И в отличие от европейской государственной экономики, катарцы не отягощены бременем налогов. Фактически они не отягощены налогами совершенно. Нет налога на продажу. Нет подоходного налога. Ничего.

Вы можете подумать, это же чудесно, как и я поначалу.

Но исследование, проведенное недавно в Университете Орегона, предполагает противоположное. Исследователи дали 19 волонтерам 100 долларов и затем заставили их лежать и смотреть, как деньги исчезают посредством финансовых операций, которые мелькали на экране. В то же время исследователи сканировали мозг участников эксперимента посредством МРТ. В одном эксперименте его участники выбирали, на что пожертвовать деньги. Когда они делали это, два или более участка мозга — а именно caudate nucleus и nucleus accumbens — активизировались. Что правда удивительно, даже если их заставляли отдать деньги (на хорошие цели), части мозга, связанные с альтруизмом, все еще были активны. Не так сильно, когда они делали это добровольно, но большинство экономистов не могли бы предсказать какую-либо активность вообще. По крайней мере, позитивную реакцию, когда кого-то заставляют просто отдать деньги — иными словами, заплатить налог.

Зачем проводить такие исследования? Следует ли нам подсоединить всех к МРТ-машине, чтобы определить соответствующий для них диапазон налогов? Не думаю, и у эксперимента были свои недостатки. В обычной жизни налоги не кажутся настолько справедливыми, и как они тратятся — часто вопрос для обсуждения. Но очевидно, что оплата налогов — это неплохо. Конечно, я не говорю, что высокие налоги — это хорошо. Я просто пытаюсь сказать, что сам институт сбора налогов — это хорошо и необходимо для здоровой демократии. «Налог» — еще одно слово для обсуждения. Если обычный работник ленится на работе, катарцы не могут оштрафовать его за простой: «Эй, я же плачу тебе зарплату, приятель». Нет, не платите. В Катаре нет ни налогов, ни представления об этом, и это не самая счастливая вещь.

Звонок от Сами. Отличные новости. Он организовал мне встречу с несколькими катарцами в офисе «Аль-Джазира». Я собираюсь встретиться с ними снаружи штаб-квартиры канала. Это мог бы быть офис любого ТВ-канала, если бы не небольшая мечеть недалеко от входа. Мы направляемся в кафе для работников канала. Я впечатлен. Белые деревянные полы, скандинавская мебель, вмонтированная в стену, как произведение искусства, телевизор с плоским экраном. «Аль-Джазира» — дитя эмира, и он относится к нему соответствующе.

Сами представляет меня своим друзьям, все одеты в белые дишдаши, длинные и развевающиеся робы, которые носят арабы Персидского залива, со стандартными украшениями: запонки, дорогие часы и ручки «Mont Blanc», воткнутые в карман на груди. Так как дишдаши — это общая для этих мест одежда, эти украшения — единственный способ для катарских мужчин показать их достаток. Их приобретение и ношение — крайне важная часть местной жизни.

Руки пожаты, кофе подан, сигареты зажжены. Я решаю начать разговор с вождения в Катаре. Почему они настолько не соблюдают правила дорожного движения?

Длинная пауза.

— Следующий вопрос? — говорит один из мужчин, и все смеются.

— На самом деле, — говорит другой, — это ваша вина, американцев. Мы научились водить по вашим голливудским фильмам, гоняем на машинах. Это признак мачо.

Хорошо, довольно приветственных разговоров. Я собираю всю свою отвагу и выстреливаю главный вопрос:

— Вы счастливы?

Довольно неудобная долгая пауза. Наконец один из мужчин, на грани раздражения в голосе, спрашивает:

— Почему вы задаете такой вопрос?

Этот вопрос — вы счастливы — тот вопрос, который мы, американцы, смакуем каждый день, каждый час, не совсем принят в таком мусульманском обществе, как Катар. Я заметил, что люди несколько морщатся, когда я задаю этот вопрос, и вежливо стараются сменить тему. Это потому, что счастье, блаженство в руках Аллаха, не человека. И если мы счастливы, это воля Божья, а если несчастливы — тоже его. Вы счастливы? Я мог бы с таким же успехом спросить, бреют ли они ноги. Я хочу тихо удалиться.

— Если вы настаиваете, то да, я счастлив, — говорит один из мужчин, наконец.

— Нет такого понятия, как совершенное счастье, — отвечает другой, выдыхая облако дыма.

— Если вы хотите познать истинное счастье, вам стоило бы стать мусульманином, — говорит третий. — Вам следует истинно верить и знать, что все в руках Бога. Вы поймете, что Аллах приготовил для вас. Да, следует стать мусульманином, если хотите узнать, что такое счастье.

Связь между религией и счастьем является предметом, исследование которого может заполнить многие книжные полки, и на самом деле у некоторых так и есть. Я погружаюсь в этот глубокий, глубокий резервуар и указываю на один статистический результат, вышедший из молодой науки о счастье. Люди, которые посещают религиозные службы, счастливее, чем те, кто этого не делает. Почему? Это из-за какого-то трансцендентного опыта, религиозной части богослужения? Или это часть службы, сбор мыслящих душ, что объясняет это явление? Другими словами, могли бы эти счастливые прихожане получать такое же гедоническое повышение, как если бы они принадлежали к лиге боулинга или, если на то пошло, местному отделению Ку-клукс-клана?