Последние сто дней рейха - читать онлайн книгу. Автор: Джон Толанд cтр.№ 77

"Билл, я обеспокоен, — сообщил Коллинз. — Мои войска слишком растянуты по линии фронта". Он попросил Симпсона выделить боевые части из 2-й бронетанковой дивизии США и немедленно направить их в район Падерборна. "Я пошлю им навстречу свои части".

Симпсон согласился, ничего не сообщив Монтгомери, и с наступлением ночи 2-я бронетанковая дивизия ускоренным маршем пошла на юго-восток. В голове колонны находилась рота «Е» 67-го танкового полка, которой командовал первый лейтенант Уильям Доули. Он даже понятия не имел, что принимает участие в боевой задаче, имеющей важнейшее значение, он не знал также маршрут движения. У Доули был приказ прорваться к Липпштадту, городу, находящемуся в тридцати километрах восточнее Падерборна. Стояла кромешная тьма, и хотя временами слышались автоматные очереди, лейтенант ничего не видел. Это основательно действовало на нервы. С южного направления доносились разрывы снарядов, настолько оглушительные, что танки вздрагивали от вибрации. Это были отзвуки боев в Руре.

Однако рота Доули натыкалась пока только на отдельные очаги сопротивления немцев, вооруженных лишь стрелковым оружием, и к шести часам утра Пасхального воскресенья после семидесятипятикилометрового марша американцы вышли на окраину Липпштадта. Пехотинцы попрыгали с машин, проверили первые несколько домов и вошли в город. Именно в этот момент на дороге появился немецкий танк и выстрелил по первому американскому. По счастливой случайности, снаряд срикошетил от башни. После этого немецкий танк спешно ретировался. Дальше дорогу американцам преградили бетонные блоки, но неожиданно из домов выбежали мирные жители и расчистили путь.

Второй лейтенант Дональд И. Якобсен, командир 1-го взвода, имел приказ войти в город, поскольку в районе госпиталя попало в окружение отделение пехотинцев и им требовалась помощь. Якобсен посадил солдат на танки и поехал на подмогу. Как только они приблизились к зданию госпиталя, им навстречу с поднятыми руками вышли тридцать пять немцев, которых также посадили на танки. Якобсен решил поехать дальше в город в поисках боя. На выезде из города он увидел танки, идущие с восточного направления. Он уже подготовился открыть огонь, но увидел, что это М-5 из 3-й бронетанковой дивизии.

Был час дня. Группа армий Моделя, около 300 000 солдат, только что попала в окружение в самом последнем промышленном районе Германии, но для американцев, которые замкнули «котел», это был всего лишь еще один обычный день. Солдаты обменивались шутками и радовались, что за город не пришлось сражаться. Якобсен так и не понял значения происшедшего, пока к нему у кирхи не подошла группа фотографов и корреспондентов. Только тогда он подумал: "Удивительно, насколько несведущи ребята, которым приходится воевать".

Черчилля в тот день больше всего беспокоило решение Эйзенхауэра отдать Берлин русским. Премьер-министр боялся, что спор может закончиться горькой обидой, если его не прекратить, и тем не менее не хотел оставлять темы разговора.

Он пошел на компромисс, послав Эйзенхауэру взвешенное и дружеское послание: Спасибо еще раз за теплые слова телеграммы… Тем не менее, нахожусь под впечатлением важности вступления в Берлин, который вполне может стать нам доступным, учитывая ответ, который вы получили из Москвы, где в третьем абзаце говорится: "Берлин потерял свое былое стратегическое значение". Это следует читать в контексте моего упоминания о политических аспектах. Я полагаю, что очень важно пожать руки русским как можно дальше на востоке Германии…

Однако и это послание не произвело на Эйзенхауэра никакого эффекта, так же как и предыдущие. Он был настолько привержен своему плану и так искренне верил в его военное обоснование, что собирался стоять за него до конца.

Когда Кессельринг вернулся на свой командный пункт, расположенный в лесах Тюрингии, начальник штаба Вестфаль доложил, что получен приказ из ставки Гитлера. Моделю было приказано оборонять Рур как крепость и ни в коем случае не отступать.

Кессельринг не поверил своим ушам. Разве в ставке не знали, что для солдат, окруженных в Руре, оставалось еды только на две-три недели? Кроме того, по мнению Кессельринга, Эйзенхауэр не имеет в Руре стратегических интересов — его главная цель находится дальше, на востоке.

Западный фронт потерял право называться фронтом. На севере у Бласковитца остались изрядно потрепанные части. Хауссер на юге был также разбит, и остатки его войск оказались разрознены. Модель, находившийся в центре, также был обречен. Фронт Кессельринга испарился; с этого момента можно было говорить лишь об оттягивании времени.

Борман писал своей жене впервые за несколько дней, описывая отчаяние, которое, как туча, нависло над Берлином. Он предупредил свою «любимую», что командование армии в Вене "прискорбно плохое и нужно ожидать только худшего", поэтому ей следует подготовиться к эвакуации из Оберзальцберга в Тироль. "Я печален и сердит за то, что в данный момент нет других более веселых сообщений, — завершил он, — но я все это компенсирую, когда придут хорошие мирные времена".

Однако некоторые немцы все еще отказывались верить во все более очевидную катастрофу. Гиммлер, например, продолжал утверждать, что военная ситуация не так уж безнадежна. "Я готов сделать все для немецкой нации, но война должна продолжаться, — сказал он двум своим собеседникам, графу Бернадотту и Шелленбергу во время четырехчасовой беседы. Я дал клятву фюреру, и эта клятва нерушима".

— Неужели вы не понимаете, что Германия войну проиграла? — воскликнул граф. — Человек, занимающий такой пост, несущий такую огромную ответственность, не может слепо подчиняться своему начальнику, но должен иметь храбрость взять на себя ответственность за решения, принятые в интересах народа.

Гиммлер был немногословен и задумчив и продолжал неподвижно сидеть, пока его не позвали к телефону. Он быстро встал и вышел из комнаты, словно обрадовался поводу избавиться от укоряющих нападок Бернадотта. Шелленберг был рад тому, что на его шефа оказали давление, и посоветовал Бернадотту еще больше давить на Гиммлера.

Однако когда тот вернулся, Бернадотт стал говорить о своей собственной миссии. Он попросил немедленно перевести всех датчан и норвежцев в Швецию.

На лицо Гиммлера легла тень. "Лично я удовлетворил бы эту просьбу с удовольствием, но вряд ли я смогу это сделать". Он тут же перевел разговор на другую тему и признал, что немецкое правительство допустило много фатальных ошибок. "Ошибкой было лукавить с Англией. Что касается меня, то, разумеется, меня считают самым жестоким и главным садистом из всех живых. Однако хочу заметить одну вещь: я никогда публично не поносил врагов Германии".

"Если вы этого не делали, то Гитлер сделал это самым тщательным образом, — заметил граф. — Не он ли это сказал: "Мы сметем с лица земли все до единого английские города"? Неудивительно, что союзники теперь систематически бомбят немецкие".

На следующий день после вступления американцев в Липпштадт и окружения немецких войск в Руре Гитлер наконец признал в "частном разговоре", что полное поражение не только возможно, но и вероятно. "Даже такая перспектива, однако, — сказал он, — не ослабит мою непобедимую веру в будущее немецкого народа. Чем больше мы страдаем, тем более славным будет возрождение вечной Германии!"