Чистый лист. Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 150

Общие семейные факторы не формируют детей, и различающиеся семейные факторы не формируют детей тоже. Возможно, говорит Харрис, нам стоит обратить внимание на что-то за пределами семьи.

* * *

Если вы выросли не в тех местах, где росли ваши родители, задумайтесь над вопросом: какое у вас произношение — как у ваших родителей или как у людей, с которыми вы росли? А что насчет того, как вы одеваетесь, какую музыку слушаете, как проводите свободное время? Подумайте о ваших детях, если они выросли не там, где вы, — или, что уж говорить — даже если там же. Чего ни коснись, практически всегда люди ориентируются на сверстников, а не на родителей.

Этот неуловимый фактор среды, формирующий личность, Харрис назвала теорией групповой социализации. Не все в генах, но то, что не в генах, оно и не от родителей. Социализация — усвоение норм и умений, необходимых для функционирования в обществе, — происходит в группе сверстников. У детей есть своя культура, которая впитывает отчасти культуру взрослых и развивает собственные нормы и ценности. Дети не тратят свое время на попытки больше походить на взрослых. Они стараются быть лучшими из детей, чтобы добиться успеха в собственном обществе. Именно в этом горне закаляется личность.

Многолетняя одержимость родителей детьми, подчеркивает Харрис, недавняя практика с точки зрения эволюции. В обществах охотников-собирателей матери носят своих детей на спине или бедре и кормят их по требованию до тех пор, пока через два — четыре года не появится следующий младенец49. После этого ребенка оставляют в компании старших братьев и сестер, родных и двоюродных. Раньше он получал материнское внимание целиком и полностью — теперь ему не достается практически ничего. Дети тонут или выплывают в среде других детей.

Для детей не просто притягательны нормы, принятые среди сверстников; до некоторой степени они не восприимчивы к ожиданиям своих родителей. Теория конфликта отцов и детей предполагает, что родители не всегда социализируют ребенка в интересах ребенка. Так что, даже если дети соглашаются на поощрения, наказания, примеры и нотации родителей — потому что они меньше и у них нет выбора, — согласно теории, они не позволяют этим тактикам формировать их личность. Дети должны научиться добиваться статуса среди ровесников, потому что высокий статус в этом возрасте даст им преимущество в борьбе за статус на следующих этапах, включая юность, когда они начинают конкурировать за внимание противоположного пола50.

Что привлекло меня в теории Харрис в первую очередь, это ее способность объяснить некоторые загадочные факты в области, в которой преимущественно занят я сам, — в психологии языка51. Психолингвисты много спорят о наследственности и среде, но все они ставят знак равенства между «средой» и «родителями». Однако многие феномены развития языка у детей просто не помещаются в это уравнение. В традиционных культурах матери не особо разговаривают с детьми, пока те еще слишком малы, чтобы поддержать разговор; дети учатся языку у других детей. Акцент человека практически всегда повторяет акцент друзей его детства, а не акцент его родителей. Дети иммигрантов в совершенстве усваивают язык принявшей их страны и говорят без иностранного акцента, только если регулярно общаются с ровесниками — носителями языка. Затем они пытаются заставить своих родителей перейти на новый язык и, если им это удается, могут забыть родной язык полностью. То же самое верно для слышащих детей глухих родителей — они легко учатся разговорному языку в общении с окружающими. Дети, оказавшиеся вместе и лишенные общего языка, быстро изобретут свой; именно так родились креольские диалекты и жестовый язык глухих. Так что конкретный язык вроде английского или японского (в противоположность общему инстинкту языка) — чистейший пример выученного социального поведения. Если дети учатся различать нюансы в речи друзей и выбирают язык ровесников, а не язык родителей, это значит, что их социальные антенны настроены не на родителей, а на сверстников.

Дети иммигрантов впитывают не только язык их приемной родины, но и культуру тоже. Всю свою жизнь мои дедушка и бабушка, рожденные в маленьком еврейском местечке, были чужаками в чужой стране. Машины, банки, доктора, школы и городские представления о времени сбивали их с толку, и, если бы термин «дисфункциональная семья» был на слуху в 1930-е и 1940-е годы, их бы именно так и называли. Тем не менее мой отец, выросший в окружении иммигрантов, прибывших в различные десятилетия, тянулся к хорошо адаптированным детям и семьям и добился счастья и успеха. Такие истории часты в хрониках иммигрантского опыта52. Так почему же мы настаиваем, что именно родители — ключ к тому, какими станут их дети?

Исследования тоже подтверждают то, что известно каждому родителю, но никто не дает себе труда увязать это с теориями детского развития: курят ли подростки, вступают ли в конфликт с законом, совершают ли серьезные преступления, гораздо больше зависит от того, что делают их друзья, чем от того, что делают их родители53. Харрис так прокомментировала популярную теорию, что дети нарушают закон, чтобы добиться «взрослого статуса», то есть власти и привилегий взрослых: «Если бы подростки хотели быть похожими на взрослых, они не таскали бы из витрин лак для ногтей и не свешивались бы с мостов, чтобы нацарапать на стальной балке: "Я люблю тебя, Лиза". Если бы они действительно добивались взрослого статуса, они бы занялись скучными взрослыми делами вроде сортировки белья для стирки или расчета налоговых платежей»54.

Даже редкие подтверждения эффекта общей среды и равно ничтожные открытия взаимодействия между генами и средой проявляются, только когда вместо родителей в «средовую» часть равенства мы подставляем сверстников. Дети, выросшие в одном доме, обычно похожи друг на друга в склонности к антиобщественному и противоправному поведению, независимо от степени родства. Но это сходство наблюдается только в случае, если они примерно одного возраста и вместе проводят время вне дома, что подразумевает их принадлежность к одной и той же компании55. В крупном датском исследовании приемных семей биологические дети правонарушителей были несколько более подвержены опасности попасть в неприятности с законом, чем биологические дети законопослушных граждан, что предполагает малый эффект генов. Но склонность к совершению преступлений умножалась, если эти дети были усыновлены родителями, которые сами нарушали закон и жили в крупных городах, что предполагает, что дети, генетически подверженные риску, вдобавок вырастали в районах с высоким уровнем преступности56.

Не то чтобы родители «не имели значения». Их роль велика во многих отношениях. Бо́льшую часть истории человечества самое важное, что делали родители для детей, — оберегали их жизнь. Безусловно, родители способны причинить им вред жестоким обращением или пренебрежением. В первые годы жизни ребенку необходим заботливый близкий человек, хотя это не обязательно должен быть родитель и, вероятно, не обязательно даже взрослый: маленькие сироты и беженцы часто вырастают вполне благополучными, если о них заботились другие дети, даже если поблизости не было родителей или других взрослых людей57. (Это не значит, что дети были счастливы, но, вопреки популярному убеждению, несчастливые дети не обязательно становятся дисфункциональными взрослыми.) Родители выбирают окружение для своих детей и таким образом выбирают группу подобных ему сверстников. Они обучают ребенка, прививают ему навыки — например, чтения или игры на музыкальных инструментах. И они определенно могут влиять на поведение детей дома, как любой облеченный властью человек может влиять на поведение подчиненных. Но похоже, поведение родителей не формирует интеллект и личность детей в долгосрочной перспективе. Услышав это, многие спрашивают: «Так вы говорите, не имеет значения, как я обращаюсь с моим ребенком?» Это важный вопрос, и я рассмотрю его в конце главы. Но сначала я расскажу об общественной реакции на теорию Харрис и о том, как сам ее оцениваю.