Юноша, моргая от внезапного потока света, озарившего тёмный зал, молча улыбался. Убранство отцовского дома было хорошо знакомо ему, и юноше не нужно было смотреть по сторонам, чтобы вспомнить, что где находится, и всё же сегодня он с удовольствием разглядывал зал, наполненный предпраздничной суетой, – таким тяжёлым грузом лежали на его сердце воспоминания о лесе, в котором он бродил весь день. Одна из вошедших девушек подбросила в тлеющий очаг угля и помешала, пока не появилось пламя. Оно вместе с восковыми свечами, поставленными на возвышение в конце зала, освещало каждый его уголок. Зал, как уже говорилось, был длинным и узким, с невысоким каменным аркадным перекрытием. Окна, выходившие на улицу, поднимались чуть ли не до самого потолка. Напротив, в арочных нишах, располагались складные кровати. Стены были из голого камня, но на время пиршеств их обычно завешивали шпалерами. Для этого по всем стенам прибили крючки (на некоторых из них висели орудия труда и оружие). На возвышении, за столом, были воткнуты дубовые ветви (их листья уже побурели от первых заморозков). На торцовой стене выше крючков для шпалер виднелись самые разные изображения и узоры из переплетающихся стеблей. Там, на тёсаном камне, был высечен воин с кольцом лучей вкруг головы, тот самый, что украшал внешнюю стену дома. Воин поражал дракона. Здесь, внутри дома, это изображение расписали яркими красками, а лучи, похожие на солнечные, сделали из чеканного золота. Две двери в противоположном конце зала вели в кладовки, на кухню и в другие внешние пристройки. Над этими дверями располагалась верхняя комната, поддерживаемая каменными столбами. Это была спальня хозяина дома. Входная дверь находилась на полпути между очагом и верхней комнатой.
Юноша, разувшись, наблюдал за тем, как женщины накрывали на стол. Наконец, вернулся Прожора. С ним была старуха с кувшином и тазом. Она омыла юноше ноги, полила воду на руки и затем дала полотенце с расшитыми краями, чтобы утереться.
Только юноша успел умыться, как в зал вошли трое мужчин и одна девушка. Первым из вошедших был парень на пару лет младше его, но так на него похожий, что не оставалось сомнений – они были братьями. Следующим шёл старик с длинной седой бородой, но крепкий и статный. Последним – мужчина средних лет, выше того юноши, что сидел в зале, но чуть ниже того, что только что вошёл в зал. Он вёл за руку девушку. Мужчина был крепким, широкоплечим и стройным, с длинными руками и широкими ладонями. Было приятно смотреть на его благородные черты лица. Нос его был прямым, глаза под широким лбом серыми, несколько редкие волосы придерживались повязкой из золотых бусин, такой же, как и у юношей, его сыновей. Да, это был их отец, хозяин дома.
Звали его Железноликим – он был лучшим из кузнецов-оружейников. Кроме того, он был Старейшиной жителей Дола, ведь его уважали и любили в долине. Его род считался самым благородным здесь, а их дом стоял в городе уже очень долго. Младшего из его сыновей, того, что вошёл в зал вместе с ним, звали Ликородным, а старшего – Божественноликим. До него это имя носили многие великие мужи и смелые ратники этого рода. Зачат он был в большой любви, взращён в надежде, потому и получил имя, которым называли лучших из его предков. Его мать звали Жемчужиной, она была очень красивой женщиной, но сейчас она уже умерла, и жены у Железноликого не было.
Божественноликого любили и родичи, и другие жители Дола. За прекрасные пышные волосы он получил прозвище Златогривый.
Девушка, которую вёл Железноликий, была обручена с Божественноликим, и звали её Наречённой. Заметив в зале юношу, она посмотрела на него с такой любовью, словно влюбилась в него лишь вчера и лишь вчера впервые его увидела. На самом же деле они встречались почти каждый день много лет подряд. Девушка принадлежала к роду, состоявшему лишь в дальнем родстве с родом Лика, и обычно именно оттуда брали себе жён великие мужи этого рода. Девушка была красивой и сильной, из тех, что не остановятся ни перед какими препятствиями. Сердце её было отважным, руки – умелыми, ноги – быстрыми, плавала она ничуть не хуже прочих, а кроме того, стреляла из лука и владела мечом и копьём. Она была добра, отзывчива и ласкова со всеми, даже собаки и коровы доверяли ей и любили её. Её тёмно-рыжие волосы были длинными и густыми. Она обладала большими карими глазами, высоким изящным лбом и тонкими алыми губами. Щёки её не были ни румяными, ни болезненно-бледными, но свежими и бархатистыми. Она была хорошо сложена и высока, но не тонка, как гибкая ивовая ветвь. Говорила она мало, но голос её был нежен и тих, а слова всегда приятны тому, кто её слушал, и если говорить кратко, она была рождена, чтобы стать женой лучшего из мужей.
Теперь надо сказать об именах, что носили мужи из рода Лика, древнего рода вождей. Говорят, в прежние времена на лике идола божества земли, что принадлежал этому роду, была маска чеканного золота. Божеству служил Старейшина народа, возлагая на алтарь золотое кольцо со своего плеча. Когда же он умирал, то на лицо ему надевали маску божества, а затем насыпали над телом курган. Новый Старейшина-жрец отдавал распоряжение выковать божеству новую маску, новый лик. Вот потому-то все члены этого древнего и славного рода, будучи вождями народа, и носили имена, частью которых было слово «лик».
Глава III. Разговоры в зале
Божественноликий или, как его иначе прозвали, Златогривый поднялся со своего места и поприветствовал вошедших в зал людей. Они дружелюбно ответили ему. Наречённая поцеловала его в щеку, он вернул поцелуй и, радостно взглянув на неё, взял за руку, чтобы провести на возвышение, куда уже поднялись его отец и старик. Старик тоже был из рода Лика и приходился назва́ным отцом Железноликому и обоим его сыновьям. Звали его Камнеликим. В юности своей он был храбрым ратником, да и сейчас при случае мог бы показать себя. Ум его был ясным, как у мужчины в расцвете лет. Итак, пятеро человек поднялись на возвышение и сели за накрытый стол. Внизу, вдоль зала, были расставлены другие столы, за которыми разместилось ещё пятьдесят мужчин и женщин из рода Лика.
Старейшина поднялся и начертал в воздухе над накрытыми столами знак молота – знак его ремесла и божества. Затем все радостно принялись за еду, в изобилии лежавшую на блюдах. Там был хлеб, и было мясо (хотя и не та оленина, что принёс Златогривый), был лук, и был жареный каштан, собранный в окрестных рощах, были краснобокие яблоки местных садов, мёд урожая этого года, кислая и сладкая мушмула*. В больших позолоченных медных чашах и деревянных кубках, опоясанных и окантованных золотом, разносили по залу хорошее вино с западных холмов.
Когда все наелись и немного выпили, завязался разговор. Златогривый тихо беседовал о чём-то с Наречённой, как могут беседовать только друзья детства. Но отец помешал их разговору:
– Родичи, оленята уже подросли, а мне на праздник Тора приходится есть баранину! А ведь мой сын всю ночь провёл в лесу, охотясь по моей просьбе.
С этими словами Железноликий улыбнулся юноше. Златогривый, покраснев, ответил:
– Родичи, я могу попасть в цель, если вижу её, но как это сделать, если она спряталась или сбежала?
Железноликий рассмеялся: